* * *

Вчера директора оперного театра сбила машина. Он не может двигать одной рукой, не видит на один глаз, его мозг потрясен, и к физической боли добавляется шок, который, вероятно, продлится дольше. Как раз когда он был в больнице, я отправила ему СМС с просьбой отложить для меня билет на премьеру, ведь все билеты уже раскуплены. Меньше чем через минуту он удивил меня звонком: лучше обратиться в администрацию, сейчас он не может этим заняться. Мы едва знакомы, и вполне хватило бы СМС, но, вероятно, ему было трудно набирать текст левой рукой. Главное, чтобы его рука зажила, ведь он играет на «Стейнвее» каждый день. Как я уже говорила, я почти не знаю директора, и тем удивительнее, насколько близким он мне показался, просто потому что в его голосе звучало потрясение. После разговора я едва сдерживала себя, чтобы не написать ему через час и не спросить, как он себя чувствует. Вечером я все же решилась позвонить, но он тут же положил трубку и прислал СМС, что у него кружится голова и он слишком слаб, чтобы говорить. Я спросила, есть ли у него кто-то, кто за ним присматривает. «Да, – ответил он, – друзья постоянно навещают, и это очень приятно». Мне бы хотелось поехать к нему, хотя я даже не знаю, где он живет. Если бы я не боялась показаться назойливой, то уже давно спросила бы его адрес. Забота о человеке, которого ты едва знаешь, без реальной ответственности, скорее из привычки и не зная, к чему это приведет, могла бы развеять ту тоску, которая наваливается на меня, как на спасателя после работы, актера после премьеры или писателя после завершенной книги, а может быть, как на влюбленного после восторга или на спасенного после освобождения. Но сегодня утром я потеряла его номер: мой телефон выпал из кармана спортивной куртки прямо в унитаз.

364

Осторожно отвезла отца в больницу, ту самую, где лежала мать и где он сам уже не раз бывал. Все кажется таким привычным, будничным – никто не спешил, ведь сегодня состояние отца не считалось неотложным. Взгляд на этот «завод по ремонту людей», когда дверь кабинета скорой помощи на мгновение открывается, показывает неизбежность и привычность всего процесса. Отцу придется остаться на ночь. Так проходит еще один день – для него, для меня, и мы оба задаемся вопросом: ради чего все это? Ладно: мне еще предстоит прожить несколько лет ради сына, пока он не вырастет, и ради отца, пока он не умрет. Мужчина, с которым у меня общий ребенок, теперь даже не здоровается со мной. Кто-то новый? Номер неизвестен. Не знаю, о чем буду писать, когда закончу с алфавитом. Мой труд завершится – сорок пять сантиметров на книжной полке, где он будет лежать, словно похороненный заживо.