Давить бы не стоило. Но, попадая в этот дом, я каждый раз непроизвольно съеживаюсь.

– Отцу нужна была помощь. – Я не повышаю голоса. – У него явно было не в порядке с головой.

Она вскакивает и роняет на пол ножницы.

– Да как ты смеешь.

Она прищуривается и зажимает уши руками. Словно то, что она не видит и не слышит, спасет ее.

– Его давно нет на свете, а ты все так же неслышно ходишь, словно он вскочит с кресла и тебя ударит. У меня в голове не укладывается: ты до сих пор хранишь это проклятое кресло.

Я хватаю ножницы с пола и, подойдя к старому креслу, вонзаю лезвия в кожу. Кромсаю его подушки, пока мать визжит: прекрати! Но я не останавливаюсь. Я вонзаю в него лезвие, пока изнутри не вываливается обивка.

Мать всхлипывает, зажимая руками уши.

Я подхожу к ней, пытаюсь обнять, но она отрывает руки от ушей и меня отталкивает.

– Эгоистка. Всегда была. Думаешь о себе и осуждаешь других.

Слезы оставляют на макияже белые разводы.

– И, конечно же, ты больше никогда не выйдешь замуж, потому лелеешь историю о бедной, убитой горем вдове и жалком призраке жизни.

У меня дергается рука, готовая дать ей пощечину, но она спохватывается сама. Прижимает руки ко рту. Стоит передо мной. С глазами, расширенными от шока, замешательством от яда в словах. Вижу сожаление у нее на лице. Смотреть, как она унижается, еще невыносимее, чем слушать ее слова. Она такая жалкая. Глаза затуманены печалью, сожаления пропитывают мозг.

– Ты меня бросаешь, – говорит она и содрогается в рыданиях. Я пытаюсь ее обнять, но она трясет головой. Отказывается. – Не знаю, как тебе это удается. Как ты продолжаешь жить.

Глаза, подведенные карандашом, размазались и растеклись черными ручейками. Теперь она сдается. Обвивает меня руками, как в последний раз.

– Я завидую, что ты продолжаешь идти дальше, – всхлипывает она. – А я даже не осмеливалась сказать твоему отцу, чтобы он поднял чертовы носки.

Я ее держу.

Как мне хотелось, чтобы так держали меня. Как никто никогда ее не держал. Целую ее кожу, пахнущую розой.

– Мы ничего плохого не делали, кроме того, что застопорились на месте. Но не я. Не сейчас. Мама, я тебя люблю.

– Я этого не заслуживаю.