В сиянии заката вода плещется жидким золотом. Я наклоняюсь к последней части недолговечного произведения искусства. Целую его и прижимаю к влажному песку, завершив спираль. Его заветный камень в центре.

Дома я принимаю душ, делаю прическу и надеваю платье, сшитое для открытия выставки. Изящный крепдешин цвета мягкого пыльного золота колышется. Лиф с вырезом-лодочкой, расшитый серебряными желудями и бледно-голубыми незабудками, а пышная юбка с такими же малиновыми эллипсами, как и на плаще Элишевы, в форме длинных семян с бледно-желтыми ядрами. На широком поясе вышитый шелком узор танцующих лазурных и алых облаков. Платье струится как жидкость и светится, когда ловит лучи. Трис, скорее всего, будет единственной, кто оценит источник вдохновения.

Как всегда, я готова заранее. Сижу и просматриваю документы, сложенные возле моей сумки. Два экземпляра электронных билетов, расписание, контактные телефоны в Иерусалиме, письмо-приглашение от Управления древностей Израиля, паспорт, страховка. Лечу я только на следующей неделе, но, держа эти бумаги, я верю, что поездка действительно состоится. Я складываю каждый листок бумаги и помещаю в сумку. Вставляю в паспорт международные водительские права – небольшое дополнение, которое укрепляет мою решимость.

До начала мероприятия еще час. У меня есть время навестить маму.

Она сидит за старым столом из ламинакса, пришивает жемчуг к корсажу.

– Подай ножницы, – просит она, когда я вхожу в кухню.

И ловкими движениями обрезает выбившиеся нити.

– Меня пригласили в Израиль помочь с одеждой, найденной в пещере у Мертвого моря, – говорю я. – Экспонатам две тысячи лет. По меньшей мере. Цвета по-прежнему насыщенные, малиновый и индиго. Стеклянные изделия тоже. Баночки с краской, ожерелья из витого стекла, серьги. Несколько маленьких изделий из черного стекла, о которых все говорят. Редкость для того времени.

Мимолетный взгляд в мою сторону. Фиолетовые глаза изучают мое лицо и платье. Она возвращается к вышивке жемчугом на декольте.

– Дочери мэра исполняется двадцать один год, – говорит она.

Так начинается танец обрывочных разговоров, который происходит каждый раз, когда мать чувствует угрозу.

– Работа на полгода, – невозмутимо продолжаю я. – Оценка, каталогизация. Кое-что подреставрировать совместно с их куратором. Вот, у меня есть фотографии.

Я нахожу фотографии и протягиваю телефон, чтобы показать ей, пролистываю фотографии фрагментов тонкой туники, сложных кусочков стекла. Мерцающий сосуд из черного стекла, уютно устроившийся на ладони археолога.