В начавшейся агитационной переписке земские «миры» обращались друг к другу от имени широкого союза разных чинов. Так, отвечая на нижегородское обращение рязанский воевода Прокофий Ляпунов писал «В преименитый Новгород Нижней, священного причета, архимаритом и игуменом, и протопопом и всему освященному собору, и государственного ж сана, господам воеводам, и дьяком, и дворяном и детем боярским Нижнего Новагорода и розных городов и Нижняго Новагорода головам литовским и стрелецким и казачьим, и литве и немцом, и земским старостам и целовалником, и всем посадским людем, и пушкарем, и стрелцом, и казаком и розных городов всяким людем, обитающим в Нижнем Новегороде, всему христоименитому народу». За этим пышным обращением лежало не стремление к украшению речи «плетением словес», а отчетливое понимание, что в своих призывах нельзя никого пропустить (даже служилых иноземцев и их голов, упомянутых в рязанской грамоте). В грамоте Прокофия Ляпунова, я отличие от нижегородских обращений, подчеркивавших, что цельна земского дела становится борьба за веру, больший упор сделан на текущую борьбу с боярами в Москве. Все время существования ополчения они будут самыми главными врагами Прокофия Ляпунова, писавшего в конце января 1611 года: «и мы бояром московским давно отказали и к. ним о том писали, что они прелстяся на славу века сего, Бога отступилщ и приложилися к Западным и к жестокосердным, на своя овца обратлись»[586]. Эти идеи Прокофия Ляпунова найдут свой отклик, в отписке из Ярославля в Казань тоже будут обвинять московских бояр, что они «прелстились для уделов». Глубина произошедшего падения возмущала земщину, не сдерживавшуюся в своих страстных обличениях новоявленных иноземных владетелей: «Не токмо веру попрати, хотя б на всех хохлы хотели учинити, и за то б никто слова не смел молыти, боясь многих литовских людей и руских злодеев, которые с ними, отступая от Бога, сложилися… и Литва в Москву вошли и Москвою завладели, наряд и ключи к себе взяли, и казною завладели, и в Литву казну выслали, и ходили и ездили сами вооруженны, а московским людем бедным, как есть овцем, ни с каким оружием и в руках носить не велели, и учинили в работе»[587].

Рязанский союз с самого начала объединил Калугу, Тулу, Михайлов, «Сиверские» и «Украинные» города, где тоже началось крестное целованье и был заключен договор «со всею землею стояти вместе, заодин, и с литовскими людми битись до смерти». К ним примкнула «понизовая сила», стоявшая под Шацком. Посланники Прокофия Ляпунова ездили во Владимир и Коломну и смогли привезти благоприятные вести, что там «с нами одномышлены ж». Эти два города (несмотря на то, что в Коломне еще оставалась помеха в лице воеводы Василия Борисовича Сукина, подчинявшегося московскому боярскому правительству) и были назначены в качестве сборных мест для схода первых отрядов ополчения. Для своих рязанцев Прокофий Ляпунов определил самый очевидный, близкий путь на Москву через Коломну. Бывшие тушинцы, среди которых выделялось казачье войско Ивана Заруцкого в Туле и отряды «бояр из Калуги», должны были самостоятельно двигаться к столице. А «земская» часть войска из Нижнего Новгорода и других городов Замосковного края по предложению Прокофия Ляпунова должна была прежде идти на Владимир, «или вам на которые городы податнее».