«Утром [в]стали, спустили вельбот на воду, сделали из камня знак и на доске вырезали надпись. Оставили один пуд керосину и пошли обратно. Ветер дул от норда попутный».

Больше ничего. Как? Оставить пуд керосину? Быть не может. Это же главный предмет экономии, ради которой искали, рубили, сушили и возили с собой громоздкие дрова. Если для будущих страстотерпцев, то оставили бы еду. Тогда что же запись значит?

Тут замечу, что Бегичев воспоминания не писал, а рассказывал, и писавший (от руки — на то есть помета) не всегда поспевал. По неверным написаниям фамилий видно, что Бегичев текста не правил (о том же см. прилож. 6 к очерку 2). А в архив попала уже машинопись.

На самом деле путники могли оставить лишь пустую банку, и тогда перед словом «керосину» должно было стоять «банку из-под». В спешке (она видна по всему тексту воспоминаний Бегичева), возможно, написано «банку под». Если так, то естественно, если машинистка прочла под как пуд и «исправила» неразборчивое «по смыслу», как, увы, делают многие, смысла не понявшие; в ту банку и мог быть уложен документ. Значит, не из-под бобов с мясом, а из-под керосина?

Да, возможно, но переписывать «бобовые» места было бы неосмотрительно. Судите сами: шли 20 дней, всего раз пять ночевали без костра (то есть жгли керосин долго), откуда же пустая (или почти пустая, так что остаток вылили в бутылку) банка от керосина? Конечно, примус зажигали (для обогрева палатки) и при наличии костра, но ненадолго. Так что вернее, что банку от керосина оставили где-то позже, а Бегичев, вспоминая поход через много лет, спутал, где какую банку оставляли.

Одно ясно: банку на Беннете явно оставили, и Колчак через 9 лет решил это скрыть. О том, что же он имел основание скрывать, и следует теперь рассказать.

Мыс Надежды, или Тайная любовь лейтенанта

Мыс Надежды, или Тайная любовь лейтенанта

Где же и когда наш герой встретился, наконец, с Соней?

В конце 1920-х годов известный сибирский общественный деятель Иван Иванович Попов, бывший ссыльный, а затем, на грани веков, создатель и владелец иркутской газеты, вспоминал:

«Когда я возвращался из-за границы в Иркутск, в экспрессе с нами ехала барышня лет 25, а то и больше. Из разговоров с ней я узнал, что она едет с острова Крита и спешит в Иркутск. Из дальнейших бесед выяснилось, что эта барышня невеста А. В. Колчака […] Только в вагоне я узнал, что Колчак возвращается»[212].

«Когда я возвращался из-за границы в Иркутск, в экспрессе с нами ехала барышня лет 25, а то и больше. Из разговоров с ней я узнал, что она едет с острова Крита и спешит в Иркутск. Из дальнейших бесед выяснилось, что эта барышня невеста А. В. Колчака […] Только в вагоне я узнал, что Колчак возвращается»[212].