– Выпей. Он горький, но грудь болеть перестанет.

Она поморщилась.

– Ну пожалуйста.

– А что там? – Она заглянула в чашку, принюхалась.

– Корень лопуха. Листья коровяка. Щепотка корней одуванчика. Припухлость спадет.

Радха отпила глоток, наблюдая за тем, как я наливаю в другую чашку горячую жидкость из второго термоса. Этим отваром я смочила две фланелевые тряпочки.

– Расстегни халат.

Радха поставила чашку на тумбочку, вытерла глаза тыльной стороной ладони. Расстегнула халат, обнажив грудь. Соски ее увеличились в два раза по сравнению с тем, какой она приехала в Джайпур. Сестра вспыхнула, но я притворилась, будто не замечаю ее смущения, и аккуратно наложила компрессы на обе груди.

Радха вздохнула, закрыла глаза.

– Имбирь?

– И масло ромашки. Еще цветки календулы.

Она расслабилась, сделала глубокий вдох.

Так саас учила меня выражать любовь. Не говорить, не ласкать – лечить.

Послышалось щебетанье, мы обернулись и увидели, что за окном порхнула желтобрюхая пеночка.

– Тетина грудь тоже налилась молоком.

Я вздохнула.

– Я предлагала сделать ей компресс, она отказалась. Хочет, чтобы болело. Наверное, так ей проще смириться со смертью ребенка. Грудь поболит-поболит, но потом молоко уйдет.

На глаза Радхи снова навернулись слезы.

– Мне так стыдно. Мой-то ребенок жив.