Увлекательные данные о характере и реалиях первых миссий можно получить из таких источников, как созданные около 968 года «Деяния саксов» Видукинда Корвейского, где описано обращение в христианство датского короля позднего времени. Контекст королевского крещения выглядит довольно двусмысленно, из чего становится ясно, что, хотя датчане во многих смыслах являются христианами, они также охотно хранят многие из своих прежних верований. Задача миссий заключалась не в обращении как таковом, а в практической деятельной демонстрации силы Христа.

О том, как это выглядело на практике, мы можем узнать из замечательного сочинения под названием «Гелианд» — «Спаситель». Текст написан на древнесаксонском языке в первой половине IX века и представляет собой пересказ Евангелия для германской аудитории, адаптированный с учетом ее вкусов и по форме напоминающий скандинавскую сагу, только с библейскими героями. В нем можно прочесть о рождении Иисуса в Галилейланде, о его походе в Йерусалимбург и о том, что Господь живет в большом небесном чертоге (очевидно, в Вальхолле). Молитва «Отче наш» написана «тайными рунами», апостол Петр стоит на страже у врат Хель (с одной буквой L) и так далее. Искушение Христа происходит в северной глуши, где обитают неясные силы, «могущественные существа», по-видимому живущие среди деревьев (возникает вопрос, как это соотносится с традиционными скандинавскими верованиями и какая их часть была известна христианским священникам). Аналогичным образом учеников Иисуса называют его дружинниками, уподобляя их свите военного вождя, а Тайная вечеря превращается в «последний пир в медовом чертоге». Даже Бога награждают одиническими эпитетами — «Победоносный вождь» и «Вседержитель». Именно такую проповедь приносили в Скандинавию первые миссионеры. Здесь, как во многих других случаях, они применяли привычную тактику, соединяя христианскую доктрину с изначальными верованиями и преданиями Севера.

Высказывались предположения, что обращение скандинавов в христианство было чисто формальным — они признавали внешние атрибуты веры и регулярно ходили в церковь, но на деле это была лишь видимость, прикрывающая сохранившиеся в глубине старые обычаи. В свете споров о загробной жизни и ее различных направлениях, в том виде, как они представлены традиционными верованиями и новой религией, возникает вопрос, могли ли люди эпохи викингов самостоятельно решать, куда они хотели бы отправиться после смерти. Если да, то как они относились к вере, в которой судьба бессмертной души человека зависела от того, прожил ли он жизнь определенным образом? Трудно переоценить, насколько чуждой им могла казаться эта концепция, хотя сегодня она стала краеугольным камнем многих мировых религий.