Лицо его вытягивается, и он спрашивает надломленным голосом:
– Ей было очень больно?
– Да. – Во мне вскипает дикая ярость, и я не вижу причин щадить Оддюра. – Она умирала в страхе и агонии.
– Я надеялся… – Он прерывисто вздыхает.
– Как ты смеешь оплакивать ее? Это ты сделал ее несчастной и довел до отчаяния.
– Нечего обвинять меня.
– Ты отравил ей детство. – Я обвожу рукой полуразрушенный дом.
– Уж коли ты так ищешь виноватых, Йоун, на себя посмотри.
Я раскрываю рот от изумления.
Он приподнимается, и на его потном обрюзгшем лице написано злорадство.
– Что ж ты за мужчина, раз жена от безысходности сбежала от тебя?
Я трясу головой.
– Ты пренебрегал ею.
– Я? – Он смеется. – Это ты ею пренебрегал, Йоун. Она мечтала о ребенке, но…
– Не нарывайся, Оддюр.
– Хочешь правду? – ехидно ухмыляется он. – Ты выгнал ее из своей постели, потому что ты не мужчина. Я слыхал, что ты не можешь зачать ребенка, потому что тебя интересует совсем другое. Я слыхал…
Не успев даже подумать, я бью наотмашь. Голова его откидывается назад, а мой кулак обжигает боль. Я жду вспышки ярости, но он улыбается, и мне хочется бить Оддюра, покуда его лицо не превратится в кровавое месиво.
Однако сдержанность берет верх. Я успокаиваюсь и медленно выдыхаю.
Оддюр тихонько фыркает.
– У тебя кишка тонка убить меня,