— Я ни в какую эвакуацию не поеду.
— Будешь работать в своем санатории? — спросила Сима.
— Какие теперь санатории, — мама вздохнула. — Говорят, у нас будет вместо санатория госпиталь… — Помолчала и добавила: — Там для меня тоже найдется работа.
Так и получилось. Санаторий в скором времени был преобразован в госпиталь, Симину маму назначили кастеляншей. А Симу отправили на Северный фронт. И там она встретилась с Василием Соловьевым, новым комбатом, назначенным в часть вместо убитого командира, и ему суждено было стать самой большой, первой, главной любовью ее жизни.
Теперь, когда близился конец войны, мама в каждом письме спрашивала:
«Дождусь ли тебя, моя девочка? Помни, я без тебя жить не буду, поэтому береги себя, не промочи ноги, не простудись!»
Сима перечитывала мамины письма, невольно улыбалась.
«Не промочи ноги!..»
Видела бы мама, как ее дочка переходит болото, шинель и автомат в руках, высоко над головой, а сама по грудь в воде…
И ничего, не заболела, даже без насморка обошлось. Недаром говорят: «На войне редко болеют…»
Почти четыре года она не видела маму. Иногда, кажется, уже не вспомнить, какого цвета у нее глаза, какой голос, что за походка.
Почему так? Почему человек, если долго кого-то не видит, осужден неумолимо быстро забывать даже самых своих близких? Или в этом заключена некая высшая и все-таки непонятная ей мудрость?
Потом мысли ее вновь обращались к тому важному, необычному, что случилось с нею впервые.
Сказать или не надо? Или сказать только тогда, когда уже ничего нельзя будет переменить и он волей-неволей должен будет подчиниться ее решению — иметь от него ребенка?
Прошло совсем немного времени, жизнь, как оно часто бывает, сама решила все по-своему.
Однажды, после особенно тяжелого допроса, когда пришлось не спать всю ночь напролет, ее отправили в медсанбат, спустя два дня все было кончено; она догнала свою часть, которая перебазировалась, в сущности, на недалекое расстояние, всего лишь на полсотни километров вперед.
Позднее комбат спросил:
— Что это приключилось с тобой такое?
Глаза его смотрели на нее прямым, чистым взглядом, он ничего не знал, ни о чем не догадывался. Она решила не говорить всей правды.
Когда-нибудь, не теперь, расскажет все как есть.