Официально управление Джиддой находится в руках каймакама, извещал посла в Константинополе Д. Беляев, но «одновременно с ним существует и комитет, сформированный из военных и жителей города, под председательством одного местного купца». Комитет «уже отменил незаконный дополнительный сбор с верблюдов», перевозящих паломников из Джидды в Мекку. «Сбор этот, доходивший во время хаджжа до 5–6 меджидов [меджидие], поступал в пользу шарифа и валия. По правилам же, должны взыскиваться лишь 6 пиастров с верблюда, дабы содержать на эти деньги специальную стражу по охране пути. Теперь взимаются только эти законные 6 пиастров». Командир мекканского гарнизона, бригадный генерал, «без колебаний встал на сторону младотурецкого комитета» (242).

«После ареста бывшего хиджазского валия Ахмеда Ратиба-паши, — докладывал Д. Беляев (23.09.1908), — в течение почти целого месяца … функции турецкой власти выполняли шариф, временно заменивший валия в делах гражданского управления Мекканским санджаком, и младотурецкие комитеты».

Справедливости ради следует сказать, что «в городе сохраняется образцовый порядок». И это, несмотря на то, что в течение нескольких дней караванное сообщение с Меккой, вследствие «волнений бедуинов», было прервано, и «в Джидде скопилось около 7–8 тысяч яванских паломников».

Бедуины в наступившие лихие времена обнаглели донельзя. «Стали даже уводить по ночам груженые самбуки [парусники] из порта. Угнали из одного каравана, прямо из-под ворот Джидды, сто верблюдов». Население города «организовало милицию; жители спешно обзавелись оружием; учреждены ночные дозоры». Впервые за много лет «ни одна самбука после заката солнца в море не выходила».

Обстановка накалилась настолько, что «каймакам Джидды официально обратился к консулам с пожеланием, повременить с возбуждением дел об освобождении беглых рабов, дабы не раздражать их собственников, бедуинов».