Комитет, арестовав этих несчастных, поручил Комитету общественной безопасности составить обвинительный акт против Шабо, Базира, Делоне, Жюльена и Фабра. Все пятеро были отданы под суд и отосланы в трибунал. В это самое время вдруг узнали, что некая эмигрантка, преследуемая одним из революционных комитетов, укрылась у Эро де Сешеля. Этот депутат, пользовавшийся известностью, обладавший не только большим состоянием и знатным происхождением, но и замечательной красотой, умом и образованием, друг Дантона, Камилла Демулена и Проли, сам часто пугавшийся, видя себя среди этих ужасных революционеров, – этот депутат уже попал в число подозрительных; хоть он и являлся основным автором конституции, но это было забыто. Комитет поспешил арестовать его, во-первых, потому, что не любил; во-вторых, чтобы показать, что не даст никому поблажки и не будет снисходительнее к провинившимся умеренным, нежели к другим. Удары грозного молота одновременно падали на людей всех званий, всех убеждений, всякого рода различий.

Двадцатого марта (1 жерминаля) начался суд над частью заговорщиков. Под одно обвинение подвели Ронсена, Венсана, Эбера, Моморо, Мазуэля, Коха, Леклерка, продовольственных комиссаров Анкара и Дюкроке и еще нескольких членов революционной армии и военного ведомства. Чтобы поддержать идею о сообщничестве ультрареволюционной фракции с иностранной, в тот же обвинительный акт включили Проли, Дюбюиссона, Перейру и Дефье, которые не имели никаких сношений с остальными обвиняемыми. Шометта оставили впредь до суда над Гобелем и другими участниками сцен поклонения Разуму.

Клоотса следовало бы поместить в последнюю группу, но в качестве иностранца он был присоединен к первой. Эта группа состояла из двенадцати человек. Ронсен и Клоотс отличились наибольшей смелостью и твердостью.

«Это политический процесс, – говорил Ронсен своим товарищам. – К чему все ваши бумаги и приготовления к защите? Вы будете осуждены. Когда надо было действовать – вы говорили. Сумейте же хоть умереть. Что до меня, клянусь, я глазом не моргну; постарайтесь и вы держать себя так же».

Трусы Эбер и Моморо стонали и стенали, что свобода погибла. «Свобода погибла оттого, – воскликнул однажды Ронсен, – что гибнут несколько жалких личностей! Свобода бессмертна; наши враги погибнут после нас, а свобода переживет их всех!»

Прочие обвиняемые осыпали друг друга упреками, но Клоотс пристыдил их, доказывая, как глупо еще увеличивать общее несчастье пошлыми перебранками. До самого эшафота погруженный в свои философские идеи, Клоотс старался искоренить в своих товарищах последние остатки деизма и не переставал проповедовать учение о природе и разуме с пламенным усердием и непостижимым презрением к смерти.