Пока Бийо перечисляет преступления, в собрании то и дело происходит движение негодования, а Робеспьер, помертвевший от бешенства, встает со своего места и поднимается на ступени кафедры. Он стоит позади Бийо и неистово требует слова.

– Долой тирана! Долой тирана! – раздается со всех концов залы. Дважды повторяется этот грозный крик: собрание наконец осмелилось дать тирану подобающее ему имя. Пока Робеспьер настаивает, на кафедру вбегает Тальен, требует слова и получает его.

– Сию минуту, – говорит он, – я требовал, чтобы завеса была окончательно сорвана. И я вижу, что это уже сделано. Заговорщики разоблачены. Я знал, что моей голове грозила опасность, и – молчал. Но вчера я присутствовал на заседании якобинцев и видел, как образовался отряд нового Кромвеля. Я содрогнулся за родину и вооружился кинжалом, чтобы пронзить тирану грудь, если у Конвента не хватит храбрости издать против него обвинительный декрет!

Тальен показывает кинжал, и собрание встречает его рукоплесканиями. Тогда Тальен предлагает арестовать вождя заговорщиков Анрио. Бийо предлагает арестовать заодно Дюма и некоего Буланже, яростно выступавшего накануне у якобинцев. В ту же минуту принимается соответствующий декрет.

Барер желает выступить с предложениями от комитета, выработанными прошлой ночью. Робеспьер, не сходящий с кафедры, пользуется этим перерывом, чтобы еще раз потребовать слова. Его противники заранее решили не допускать его выступления, чтобы его голос не пробудил в собрании остатки страха или раболепства. С самой вершины Горы они поднимают шум и крик. «Долой! Долой тирана!» – ревут они в то время, как Робеспьер обращается то к президенту, то к собранию. Бареру дают слово, не обращая внимания на Робеспьера. Говорят, что этот человек, который из тщеславия захотел играть главную роль, а теперь по малодушию трусил, приготовил и принес с собой две речи: одну – за Робеспьера, другую – за комитеты. Он пересказал предложение, составленное ночью, – об отмене должности главнокомандующего, о восстановлении закона, в силу которого каждый начальник легиона по очереди получает командование над вооруженными силами Парижа, и, наконец, о возложении на мэра и национального агента ответственности за спокойствие столицы. Этот декрет немедленно принимается, и один из приставов отправляется сообщить его коммуне, подвергаясь при этом величайшим опасностям.

По принятии декрета, предложенного Барером, опять начинается перечисление вин Робеспьера; каждый упрекает его в чем-нибудь. Тальен, потеряв терпение, снова всходит на кафедру и говорит, что надо возвратиться к настоящей сути вопроса. В самом деле, Конвент издал декрет об арестах и обозвал Робеспьера, но никакого решения еще не принял. Тальен замечает, что не следует останавливаться на мелких подробностях жизни тирана, а следует выставить полное его изображение. Он принимается рисовать точный портрет этого ритора, трусливого, медлительного и кровожадного… Робеспьер, задыхаясь от бешенства, прерывает его яростными воплями. Луше восклицает: