– Представители! Робеспьер и его сообщники за дверями вашей залы. Желаете вы, чтобы их доставили сюда?

– Нет! Нет! – кричат множество голосов. – Казнить заговорщиков!

Робеспьера с остальными переводят в залу Комитета общественного спасения. Его кладут на стол и подпирают ему голову несколькими картонками. Он сохраняет полное присутствие духа и бесстрастный вид. На нем синий фрак – тот самый, что был в день празднества Высшего существа, – нанковые штаны и белые чулки, спустившиеся к щиколоткам. Кровь льется из раны, и Робеспьер утирает ее чехлом от пистолета. Ему время от времени подают клочки бумаги, и он утирает ими лицо.

Арест Робеспьера

Так пролежал он несколько часов, став предметом любопытства и поруганий толпы. Когда пришел хирург, чтобы перевязать ему рану, Робеспьер сам сошел со стола и сел в кресло. Он выдержал весьма болезненную перевязку, не испустив ни одного стона, не отвечая ни на какие слова. Потом его вместе с Сен-Жюстом, Кутоном и остальными перенесли в Консьержери. Брата его и Анрио полумертвыми подобрали на площади у ратуши.

Для лиц, объявленных вне закона, суда не требовалось; достаточно было удостоверения личности. И утром 28 июля (10 термидора) виновные, в числе двадцати одного, явились перед тем самым судом, которому они послали столько жертв. Фукье-Тенвиль приступил к удостоверению личностей и в четыре часа пополудни послал их на казнь. Толпа, давно уже не ходившая смотреть казни, в этот день стекалась отовсюду с крайней жадностью. Эшафот стоял на площади Революции. Толпы народа запрудили собой улицу Сент-Оноре, сад Тюильри и громадную площадь. Родственники павших жертв шли за телегами с проклятиями и ругательствами. Многие подходили близко и спрашивали, кто из ехавших Робеспьер. Жандармы указывали на него саблями. Когда виновных привезли к эшафоту, палачи показали Робеспьера народу, сняли перевязку с его щеки и этим вырвали у него первый и единственный крик боли. Он умер с той же бесстрастностью, которую выказывал во все последние сутки; Сен-Жтост – с мужеством, всегда отличавшим его. Кутон был уныл; Анрио и Робеспьер-младший были еле живы.

Каждый удар рокового топора сопровождался рукоплесканиями, и толпа предавалась необузданной радости. В Париже господствовало общее веселье. В тюрьмах пели песнопения. Люди обнимались в каком-то упоении и платили до тридцати франков за номер газеты с описанием последних событий. Хотя Конвент не объявлял, что отменяет систему террора, и хотя сами победители были либо виновниками, либо поборниками этой системы, однако все были уверены, что террор умер вместе с Робеспьером, до такой степени этот человек воплотил в себе весь его ужас.