Наконец Комиссия двадцати одного прочла свой доклад и заключила: необходимо предать Каррье Революционному трибуналу. Он едва пытался защищаться: свалил все жестокости на крайнее озлобление, произведенное междоусобной войной, на необходимость запугать Вандею, наконец, на импульс, данный Комитетом общественного спасения; он не смел прямо сослаться на комитет в оправдание потоплений, но приписывал ему то вдохновение лютой энергии, которое увлекло многих комиссаров. Тут опять возникали опасные вопросы, не раз уже затрагиваемые; опять грозили споры об участии в неистовствах революции каждого. Комиссары могли сваливать на комитеты, комитеты – на Конвент, Конвент – на Францию. Это вдохновение, которое породило столько ужасных, но столько и великих дел, было общим, а главное – было вызвано беспримерным положением. «Все здесь виновны! – воскликнул однажды Каррье в порыве отчаяния. – Все, до колокольчика президента!»

Однако рассказ об ужасах, совершенных в Нанте, возбудил такое сильное негодование, что ни один депутат не посмел защищать Каррье, не подумал даже оправдывать его общими соображениями. Решение о предании его Революционному трибуналу было принято единодушно.

Итак, реакция шагала быстро. Удары, которые еще никто не осмеливался наносить членам прежних правительственных комитетов, теперь направлялись против Каррье. Все члены революционных комитетов, все члены Конвента, бывшие комиссарами, словом, все лица, исполнявшие обязанности, сопряженные с большой строгостью, начинали бояться за себя.

Якобинцам, после декрета воспретившего им объединение и коллективную переписку, надлежало быть очень осторожными; но в виду последних событий трудно было полагать, чтобы они сумели сдержать себя и избежать столкновения с Конвентом и термидорианцами. Действительно, происходившее с Каррье вызвало бурное заседание в клубе. Крассу, депутат и якобинец, представил картину средств, применяемых аристократией с целью погубить патриотов. «Процесс, который теперь идет в Революционном трибунале, – сказал он, – это ее главное средство, то, на которое она возлагает наибольшие надежды. Обвиняемым едва дают выступать перед судом, свидетели – почти все заинтересованы в том, чтобы как можно больше шуметь об этом деле; некоторые имеют паспорта, подписанные шуанами; журналисты и памфлетисты объединяются, чтобы преувеличивать малейшие факты, увлечь общественное мнение и убрать из виду жестокие обстоятельства, которые породили и объясняют несчастья, случившиеся не только в Нанте, но и во всей Франции. Если Конвент не остережется, он будет опозорен всеми этими аристократами, которые только для того и поднимают такой шум по этому делу, чтобы тень от него легла на весь Конвент. Теперь уже не якобинцев следует обвинять в намерении распустить Конвент, а этих людей, сговорившихся скомпрометировать и унизить его в глазах Франции. Пусть же все добрые патриоты берегутся: атака на них начата; пусть они сплотятся и будут готовы энергично защищаться».