Депутаты не поднимаются со своих мест и остаются величественно спокойны. Вдруг один встает и возглашает: «Да здравствует Республика!» Другие вторят ему, и толпа присоединяется к крикам, но тотчас же присовокупляет: «Хлеба и Конституцию!» Одни только члены левой стороны позволяют себе редкие аплодисменты и, по-видимому, не огорчены появлением черни среди собрания. Эта толпа, которой не предначертано никакого плана, потому что организаторы только хотели устрашить Конвент, рассыпается между депутатами, садится на их скамьи с ними, однако не позволяет себе ни малейшего насилия. Лежандр хочет говорить.

– Если когда-нибудь недоброжелательство… – начинает он, но ему не дают продолжить.

– Долой! Долой! – вопит толпа. – У нас хлеба нет!

Мерлен из Тионвиля, с той же неустрашимостью, какую он выказывал в Майнце и в Вандее, сходит со своего места, проникает в самую гущу этой толпы, заговаривает со многими, обнимает людей, и они обнимают его. Он увещевает их, уговаривает уважать Конвент.

– Вернитесь на место! – кричат ему со стороны Горы.

– Мое место здесь, – отвечает он, – среди народа. Эти люди меня заверяют, что не имеют дурных намерений, что не хотят пугать Конвент своей многочисленностью, что они, напротив, готовы защищать его и пришли сюда лишь за тем, чтобы объяснить всю неотложность своей нужды.

– Да, да! – раздаются голоса из толпы. – Мы хотим хлеба!

В эту минуту поднимается крик в зале Свободы: новая волна народа хлынула на первую; совершается новое вторжение, и все в один голос кричат «Хлеба, Хлеба!». Лежандр опять пытается заговорить, но его опять перебивают крики «Долой!».

Монтаньяры между тем сознают, что при таких условиях Конвент, устрашенный и униженный, почти задушенный, не может ни слушать, ни говорить, ни совещаться, что таким образом не достичь основной цели движения, так как нет возможности издать даже требуемые декреты. Гастон и Дюруа, оба члены левой стороны,

встают и жалуются на притеснения, которым подвергается Конвент. Гастон подходит к толпе.

– Друзья мои, – говорит он, – вы хотите хлеба, свободы для патриотов и конституции. Но для этого нам нужно совещаться, а мы этого не можем, пока вы останетесь здесь.

Шум заглушает слова Гастона. Андре Дюмон, занявший президентское кресло, тщетно старается вразумить народ теми же доводами: его не слушают. Монтаньяр Юге один успевает вставить несколько слов.

– Народ, сюда пришедший, – говорит он, – не восстание учиняет: он пришел требовать справедливого дела – освобождения патриотов. Народ! Не отступайся от своих прав!