Светлый фон
По мнению старых большевиков, terra firma для социализма был высоко индустриализованный Запад. Россия начала революцию, Запад должен был продолжить ее, довести до зрелого состояния и вернуть «отсталой России» <…> Эта схема в глазах Сталина выглядела до смешного устаревшей <…> Ленин и Троцкий рассматривали немецкий, английский, французский рабочий класс как главных агентов революции в двадцатом веке. Сталин в основном обращал внимание на революции [sic] в Варшаве, Бухаресте, Белграде и Праге. Для него социализм в одной зоне, советской зоне, стал ведущей задачей в политической стратегии целой исторической эпохи[459].

По мнению старых большевиков, terra firma для социализма был высоко индустриализованный Запад. Россия начала революцию, Запад должен был продолжить ее, довести до зрелого состояния и вернуть «отсталой России» <…> Эта схема в глазах Сталина выглядела до смешного устаревшей <…> Ленин и Троцкий рассматривали немецкий, английский, французский рабочий класс как главных агентов революции в двадцатом веке. Сталин в основном обращал внимание на революции [sic] в Варшаве, Бухаресте, Белграде и Праге. Для него социализм в одной зоне, советской зоне, стал ведущей задачей в политической стратегии целой исторической эпохи[459].

начала начала продолжить продолжить вернуть вернуть

Послевоенный разгром «космополитизма», как зачастую говорят, был подготовлен отчасти уже в 1920‐е годы. Известно, что борьба с «новой оппозицией», и особенно с троцкистско-зиновьевским блоком, принимала весьма юдофобскую окраску («Бей жидов-оппозиционеров!»)[460], настолько усилившуюся в решающем 1927 году, что она встревожила даже самого генсека и его подручных. Обрусевший грузин, простой и доступный человек из народа, сохранивший нутряную привязанность к российской земле, исподволь противопоставлялся высокомерному племени вчерашних и завтрашних эмигрантов. Именно тогда, в 1927‐м, главный партийный стихотворец Демьян Бедный, давно успевший переметнуться от Троцкого к Сталину, доверительно сказал Чуковскому: «Заметили вы про оппозицию, что, во-первых, это все евреи, а во-вторых — эмигранты? Каменев, Зиновьев, Троцкий. Троцкий чуть что заявляет: „Я уеду за границу“, а нам, русакам, уехать некуда, тут наша родина, тут наше духовное имущество»[461].

Русак Ленин, противостоящий еврею Троцкому (дихотомия, закрепившаяся в массовом советском сознании еще в первой половине 1920‐х годов[462]), трансформируется под сталинским пером в некую инкарнацию традиционного «русского бога», которому наследует суммарная партия в обличье своего генсека. Приписав именно Ильичу теорию о «социализме в одной стране», Сталин уже в 1926 году объявляет ленинизм «высшим достижением русской культуры» («Письмо к тов. Кагановичу и другим членам ПБ ЦК КП(б)У», где он обрушивается на украинских коммунистов, противившихся русификации). 9 декабря 1930 года, потребовав у партячейки Института красной профессуры «разворошить, перекопать весь навоз, который накопился в философии» (речь шла о «деборинской группе», которую он внезапно обвинил в меньшевизме), Сталин противопоставил ошибавшемуся Энгельсу Ленина как главного марксистского философа[463] (в дальнейшем последуют новые атаки на Энгельса, повинного в антирусских настроениях[464]). Через три дня, в разносном письме Демьяну Бедному, генсек весьма амбивалентную, если не русофобскую, статью Ленина «О национальной гордости великороссов» возвел в ранг патриотического манифеста и попрекнул ею адресата, который при всей своей подвижной благонамеренности не успел еще перестроиться на новый, великодержавный лад[465].