Свобода от рутины и шаблона, от фальши и условности, решимость мысли, отвага в действии — отвага, никогда не переходящая в безрассудство, характеризуют русский пролетариат и с ним вместе Ленина.
Как и в уваровской доктрине, русское отставание от Запада оборачивается выигрышем, ибо с лихвой возмещается грандиозностью и ураганными темпами развития:
Наше «третье сословие» не имело и не могло иметь ни своей реформации, ни своей Великой Революции <…> Именно поэтому русский пролетариат имеет своего Ленина. Что потеряно в традиции, то выиграно в размахе революции[452].
Наше «третье сословие» не имело и не могло иметь ни своей реформации, ни своей Великой Революции <…> Именно поэтому русский пролетариат имеет своего Ленина. Что потеряно в традиции, то выиграно в размахе революции[452].
Судя по книге «Об основах ленинизма», Сталина заворожило это шевыревско-погодинское великолепие. Конспиративно заменив «мужицкую деловитость» покойного на модную, но все же чуть неуместную «американскую деловитость», он в остальном следует за своим речистым соперником. По примеру Троцкого, могучий размах — только уравновешенный этим здравым и энергичным американизмом — Сталин обнаруживает в «ленинском стиле работы»:
Русский революционный размах является противоядием от косности, рутины, консерватизма, застоя мысли <…> Русский революционный размах — это та живительная сила, которая будит мысль, двигает вперед, ломает прошлое, дает перспективу.
Русский революционный размах является
Хотя свободе предпочтено «противоядие» («очень трудно, товарищи, жить одной лишь свободой», — посетовал он однажды), в целом Сталин, как видим, весьма точно пересказал опус Троцкого — настолько точно, что плодом их патриотических усилий явился, по существу, некий совместный еврейско-грузинский панегирик истинно русской душе Владимира Ильича.
Догнать и перегнать
Догнать и перегнать
Ясно также, что восхваляемый обоими «русский размах» подразумевает не только разрушительный, но и мощный созидательный рывок в будущее. Наряду с прочими заимствованиями Сталин, как известно, перенял у «троцкистов» и тезис о том, что Советская Россия должна неимоверно форсировать индустриализацию, дабы преодолеть отставание от Запада (сходная мысль, впрочем, иногда проскальзывала и у Ленина). «Отрицая возможность без мировой революции построения социализма в одной стране, — пишет Валентинов, — троцкисты (Пятаков, Преображенский) уже в 1925 году начали изменять свою концепцию исключительно важным дополнением: если допустить, говорили они, что возможно построение социализма в одной стране, то для этого нужны не черепашьи шаги, нужно идти с максимальной скоростью, форсируя темпы строительства, напрягая все силы страны, стремясь в „минимальный срок нагнать, а затем и превзойти уровень индустриального развития передовых капиталистических стран“. Так гласит решение XV конференции, происходившей 26 октября — 3 ноября 1926 г. Оно сделано уже под прямым влиянием троцкистской идеологии и могло быть принято потому, что доктрина правого коммунизма [которую поддерживали Бухарин, Рыков, Дзержинский, В. Смирнов и до того, хотя и пассивно, Сталин] уже теряла влияние»[453].