Подвести соответствующий итог Сталин поручит лицу, так сказать, объективному, знатному иноземцу — Анри Барбюсу, книга которого созревала в тайниках агитпропа и Коминтерна. Самому Барбюсу принадлежат в ней, кажется, только цветы французской муниципальной риторики.

Книга начинается с мистической геометрии большевизма. Концентрические круги устремлены к своему сакральному центру:

Красная площадь — центр Москвы в огромной европейской Советской России. Центр Красной площади — мавзолей. На левом крыле мавзолея, в котором спит, словно живой, Ленин, стоят рядом пять-шесть человек. Издалека они неотличимы друг от друга.

Красная площадь — центр Москвы в огромной европейской Советской России. Центр Красной площади — мавзолей. На левом крыле мавзолея, в котором спит, словно живой, Ленин, стоят рядом пять-шесть человек. Издалека они неотличимы друг от друга.

Так приносится дань официальной марксистской массовидности. Но по существу это лишь мнимая неразличимость. Или, точнее говоря, Сталин одновременно и часть гомогенного коллектива, и самая его субстанция:

А кругом сходится и расходится симметрическое кипение масс <…> У этого водоворота есть центр. Возгласы сливаются в одно имя: «Сталин! Да здравствует товарищ Сталин!» Один из стоящих на Мавзолее Ленина подносит руку к козырьку или приветственно поднимает ее, согнув в локте и выпрямив ладонь. Человек этот одет в длинную военную шинель, что, впрочем, не выделяет его среди других, стоящих рядом. Он и есть центр, сердце всего того, что лучами расходится от Москвы по всему миру.

А кругом сходится и расходится симметрическое кипение масс <…>

У этого водоворота есть центр. Возгласы сливаются в одно имя: «Сталин! Да здравствует товарищ Сталин!» Один из стоящих на Мавзолее Ленина подносит руку к козырьку или приветственно поднимает ее, согнув в локте и выпрямив ладонь. Человек этот одет в длинную военную шинель, что, впрочем, не выделяет его среди других, стоящих рядом.

Он и есть центр, сердце всего того, что лучами расходится от Москвы по всему миру.

Как некогда Ленин, Сталин предстает воплощением всей трудовой России и ее пролетариата: «Вот оно — лицо народа, населяющего шестую часть мира»; «В чертах его [Сталина] проступало нечто… пролетарское». Подобно Ленину, ему свойственна могучая «вера в массы», у которых он тоже «учится больше, чем они у него». Передается Сталину и былой географический синкретизм Ильича, соединявшего в себе, как мы помним, Европу и Азию, все человечество: «Во весь свой рост он [Сталин] возвышается над Европой и над Азией… Это — самый знаменитый и в то же время почти самый неизведанный человек в мире».