Партия, литература, армия — все это организмы, у которых некоторые клетки надо обновлять, не дожидаясь того, когда отомрут старые. Если мы будем ждать, пока старые отомрут, и только тогда будем обновлять, мы пропадем, уверяю вас[522].

Партия, литература, армия — все это организмы, у которых некоторые клетки надо обновлять, не дожидаясь того, когда отомрут старые. Если мы будем ждать, пока старые отомрут, и только тогда будем обновлять, мы пропадем, уверяю вас[522].

«Старое» в его глоссарии — почти всегда синоним умирающего или подлежащего истреблению. Для Сталина-революционера царская «старая Россия» обречена уже в силу своей «старческой дряблости» (1905); худшее ругательство для слуг самодержавия — не «разбойники», а «старые разбойники», так же как позднее для империалистов — «старые волки Антанты». Россия, по его словам, «разделилась на две России: старую, официальную, и новую, грядущую» (1912); со старой «покончил Октябрьский переворот, открывший тем самым эру новой жизни» (1919); вместо старого аппарата «строятся новые органы, вместо старой армии — новая армия» (1920) и т. д. Конечно, весь советский жаргон преисполнен проклятиями старому и славословиями новому миру, но у Сталина это биологизированное им противопоставление распространяется на все без исключения стороны, на все уровни, на все оттенки бытия, вплоть до науки, промышленности или вопросов кадровой политики, о которых мы будем говорить отдельно.

Зло — добро

Зло — добро

Речь идет, конечно, не об этических, а только об узкопрагматических установках сталинского мышления. Если все в мире движется борьбой противоречий, то эти антагонистические силы взаимосвязаны и взаимообусловлены: одна преображается в другую — или скрыто подготавливает ее победу. В марте 1917 года Сталин пишет: «Война, как и все в жизни, кроме отрицательных сторон, имеет еще… положительную сторону», — а через полгода прибавляет по другому поводу: «Корниловщина имеет не только отрицательную сторону. Она, как и всякое явление в жизни, имеет и свою положительную сторону. Корниловщина покушалась на самую жизнь революции. Это несомненно. Но, посягая на революцию и приведя в движение все силы общества, она тем самым подстегнула революцию, — толкнула ее к большей активности и организованности». Или другой пример: как раз нищета и «безынвентарность бедняцких слоев крестьянства создает в деревне особую обстановку, благоприятствующую образованию артелей и коллективных хозяйств». В письме Демьяну Бедному (1924) Сталин обобщает подобные наблюдения: «Бич засухи, оказывается, необходим для того, чтобы поднять сельское хозяйство на высшую ступень <…> Колчак научил нас строить пехоту, Деникин — строить конницу, засуха учит строить сельское хозяйство. Таковы пути истории. И в этом нет ничего неестественного». Нет ничего неестественного и в том, что принцип диалектической обратимости реализуется, согласно Сталину, также в сфере внутренней и международной политики, во всем, что связано с революцией.