Сидит зачарованная жена, смотрит влюбленно на дорогое лицо, покрытое многочисленными интересными складками – своеобразными визами, которые наложило время на щеки и лоб, – сидит, слушает, и ждет, когда муж смолкнет, чтобы начать воспоминания со своей стороны.

А что такое новобрачные двадцати и двадцати пяти лет? Ничтожество. Жалкие растерянные люди, без мыслей, без слов, без всякой возможности что-нибудь вспомнить.

* * *

В заключение, чтобы углубить разбираемый нами вопрос и подвести под него научную базу, рассмотрим: каковы же причины той относительности, которая произошла в наших суждениях о возрасте? Почему наше представление о молодежи и о стариках совершенно изменилось сравнительно с прошлым?

Как мне кажется, теория относительности покойного Эйнштейна именно дает полное объяснение указанному парадоксу.

В книге с кратким изложением своей теории Эйнштейн говорит: «Часы в движении идут медленнее, чем находящееся в покое». Время для неподвижного и для движущегося тела протекает неодинаково. Если гипотетически взять двух людей и одного заставить сидеть на месте, а другого непрерывно передвигать в пространстве с определенной скоростью, то по окончании опыта окажется, что летавший провел в своем полете только один год, a сидевший на месте просидел тридцать, сорок или пятьдесят лет.

Вот это-то эйнштейновское понимание времени и объясняет загадку. Когда наши предки сидели на месте, и часы их спокойно стояли на камине, каждый год у них равнялся одному году. Старость приходила согласно правилам, установленным лучшими писателями-классиками.

А теперь, после того, как мы выскочили через окно в Европу за границу, и непрерывно стали носиться по пяти частям света взад и вперед, наши часы-браслеты на руках по Эйнштейну пошли значительно медленнее.

Для других, неподвижно сидящих, прошло тридцать пять лет.

А для нас, вечно меняющих место, значительно меньше. Для профессоров – двадцать, для шоферов – десять, для совершающих турне цыганских певиц, для актеров и для женихов, быть может – всего пять.

И я твердо уверен, что при такой относительности – попади мать тургеневской Зинаиды или толстовская старая графиня Ростова из своего неподвижного сидения в прошлом веке в наш нынешний эмигрантский водоворот, да начни они бегать все дни по клиентам своего мезон де кутюр, да стучать на машинке, да дежурить по ночам у больных, да в придачу готовить дома обед, стирать, гладить, подметать, мыть посуду, и ко всему этому слегка недоедать – какая метаморфоза произошла бы!

Какую чудесную линию приобрела бы помолодевшая мать Зинаиды!