* * *

Не всякий труд есть проклятие Божье. Где он налагается на себя самим человеком, произвольно, по влечению духа, без принуждения со стороны чужой воли, без угрозы голодного существования, без алчности к излишним материальным благам, – там труд – радость земной жизни, ее смысл, ее благо, если сам он направлен на благо. Что может быть выше творческого труда художника, создающего прекрасные образы, во вдохновенной сосредоточенности воплощающего эти образы в нечто живущее вне пространства и времени, иногда переживающее и жизнь самого человека, и жизнь целых народов? И как радостен труд мыслителя, сцепляющего загадки видимого и невидимого, тела и духа, в великое общее целое. И какое удовлетворение душе исследователя Божьего мира, когда проникает он глазом своего рассудка в обители бесконечной вселенной, находит в каждом цветке, в каждой пчеле проявление мудрых законов природы.

И даже труд, сопряженный с опасностями, грозящий неожиданной гибелью, когда он производится по собственной воле, из любви к осуществлению заманчивых целей, кажется приятным и радостным. Без насилия с чьей-либо стороны бесстрашный альпинист взбирается на неприступные скалы, с риском сорваться, или поднимается на льды горных вершин, нетронутых ногой человека. Не понукаемый никем, отважный спелеолог спускается в глубины подземных пещер, преодолевает во тьме шумящие потоки воды; находит волшебные залы с колоннами, с бахромой игл сталактитов, с аналоями сталагмитов, идущих сталактитам навстречу.

Но какое столкновение произошло бы у тех же альпинистов и тех же спелеологов с работодателями, если бы их труд был обязательным, связанным с оплатой работы! И сколько радетелей прав человека вступилось бы за этих несчастных, невинных жертв капитала и безжалостной эксплуатации.

Недаром мечтатель Фурье изобрел свои «фаланстеры», в которых люди, благодаря солидарности и жизнерадостности, должны были от механического труда получать наслаждение. В смысле добровольного труда, производимого по желанию и склонностям, прав был и Карлейль, утверждавший, что «огромное преимущество имеют необразованные и трудящиеся классы над образованными и нетрудящимися благодаря тому, что они должны трудиться».

Но труд фабричный и заводской, когда машина всецело механизирует прикованного к ней человека, когда из души годами, десятилетиями изгоняются живая воля и мысль, инициатива и выбор, этот труд не скрасит ни фаланстерами Фурье, ни патетизмом Карлейля.

В наше время на виду у всего мира безрезультатно бьется фарисейская советская власть над неразрешимой задачей – внушить своим подневольным рабочим любовь к машине, воспитать в них обожание к фабрике, восторги перед заводом и копями, вызвать энтузиазм к работе живых автоматов. В помощь этому двинуто все: тщеславие стахановцев, честолюбие выдвиженцев, приманки денежных премий, блеск котильонных орденов, пышность звания героев труда. По приказанию свыше сладость общения с машиной воспевается советскими бардами в прозе, в стихах; по тем же неумолимым заданиям покорная литература, поэзия, музыка пытаются в художественных образах изобразить огненную страсть доменных печей, жгучий взгляд черных очей антрацита, кудри нефтяных фонтанов, очарование аккумуляторов, победное шествие тракторов.