Еще до Дня Земли Генеральная Ассамблея решила провести масштабную конференцию по вопросам окружающей среды. Такая инициатива (она исходила от Швеции) была в новинку для организации, до этого момента уделявшей основное внимание вопросам роста и развития. В международном законодательстве со времен войны появилось несколько статей об охране природы, но большинство из них, в частности о регулировании китобойного промысла от 1946 г., не принесло заметных результатов. Стокгольмская конференция 1972 г. могла закончиться так же безрезультатно, не поручи У Тан ее проведение энергичному бизнесмену из Канады Морису Стронгу. Еще в процессе подготовки стало ясно, что не все разделяют опасения перед нависшей угрозой. В 1971 г. бразильский дипломат высказался так:

Загрязнение природы, как его воспринимают в некоторых развитых странах, является мелкой локальной проблемой в развивающемся мире… Конечно, ни одна страна не стремится сознательно загрязнять окружающую среду. Однако каждая имеет право развиваться по собственному плану, разрабатывать собственные ресурсы так, как считает нужным, и определять свои природоохранные стандарты. Мысль о том, чтобы эти приоритеты и стандарты вменялись в обязанность отдельным странам или группам стран, неважно, в одностороннем или двустороннем порядке, вряд ли найдет понимание.

Еще яснее выразился делегат с Берега Слоновой Кости: «Пускай среда становится грязнее, если это означает индустриализацию»[411].

Несмотря на напряженность в отношениях Севера и Юга, конференции удалось вывести проблему защиты окружающей среды на первый план. Как обычно, в конце была подписана многословная декларация – список обязательств, касавшихся практически всех участников, – однако единственным реальным ее результатом стало то, что экологические вопросы перешли в политическую сферу. После Стокгольма многие правительства учредили министерства по образцу американского Управления по охране окружающей среды, активно разрабатывались национальные экологические законодательства[412].