В эпоху, когда борьба за демократию привлекала все больше последователей и когда ООН регулярно задействовали в строительстве парламентских демократий в таких частях света, где раньше о демократии не шла и речь, подобные случаи влекли за собой тревожные последствия для тех, кого тревожила судьба «недееспособных государств». В 2000 г. британский чиновник из Европейской комиссии Роберт Купер предупреждал об угрозе, которую представляют для мира территории, где «правит закон джунглей».

Купер считал, что западные государства должны уходить из подобных мест, поскольку там их интервенции не приносят результатов. Однако как можно было просто уйти, когда в основе «обязанности защищать» лежала идея о ее благотворности? Тем не менее, по данным журнала «Иностранная политика», впервые опубликовавшего собственный рейтинг недееспособных государств, в 2005 г. 33 страны уже были недееспособны, а 43 приближались к этому статусу, поэтому список демократических государств, наоборот, сокращался. Если интервенции и продвижение демократии – действительно единственный долговременный способ предотвратить социальную дезинтеграцию и массовые нарушения прав человека, то ООН придется сократить свою деятельность[493].

Двусмысленность в концепции «обязанности защищать» порождало ее происхождение. Дэнг был в первую очередь обеспокоен тем, как предупредить распад государства, который привел к внутренним перемещениям населения в странах Центральной Африки: военные интервенции его не интересовали. С другой стороны, большинство теоретиков после Косово были озабочены подготовкой законных оснований для международного военного вмешательства, и поэтому, хотя многие члены ООН проявляли недовольство, «обязанность защищать» упоминалась в контексте возможных или уже имеющих место интервенций. Когда бирманская хунта запретила поставки населению страны гуманитарной помощи после циклона 2008 г., Бернар Кушнер, на тот момент являвшийся министром иностранных дел Франции, заговорил об «обязанности защищать», однако это вызвало противоречивую реакцию, и вопрос остался в подвешенном состоянии до тех пор, пока в следующем году Пан Ги Мун не прояснил ситуацию, высказавшись за узкую, но активистскую интерпретацию, позволяющую применять данную концепцию только в особых случаях: при геноциде, военных преступлениях, этнических чистках и преступлениях против человечности[494].

Если Аннан (до Косова и Ирака) говорил, что «наше дело – вмешаться», то Пан Ги Мун пытался различать «обязанность защищать» и концепцию «гуманитарной интервенции», настаивая на том, что «обязанность защищать – это союзник суверенности, а не ее враг. Она вырастает из позитивного, утвердительного толкования суверенности как ответственности, а не из узкой идеи гуманитарного вмешательства». Однако эти слова были лишь дипломатическим экивоком в сторону многих критиков «обязанности защищать» по всему миру, и их не стоило воспринимать слишком серьезно, как показали события в Ливии в 2011 г. Для вчерашних гуманитарных интервенционистов «обязанность защищать» являлась идеальным риторическим инструментом, потому что говорила на языке всеобщих ценностей и международного сообщества, а не на языке войны и силы. Это было особенно ценно для американских либералов, стремившихся вернуть Вашингтон к многосторонности. Когда военный триумф в Ираке превратился в политическую трясину, Буш согласился к ним прислушаться. Мало кому известен тот факт, что бюджет ООН при Буше рос быстрее, чем при ком-либо из его предшественников: административный бюджет удвоился, а миротворческий утроился – достижение, на которое бросило тень противоречивое назначение Джона Болтона на пост постоянно представителя США в ООН и последовавший за этим шум. Приняв концепцию «обязанности защищать», США, с одной стороны, возвращались на роль мирового этического лидера. Некоторые интернационалисты настаивали и на других концептуальных инновациях в пользу Вашингтона, в том числе на формировании группы наций с коллективной «ответственностью защищать», не проверяя, владеют ли они и применяют ли оружие массового поражения[495].