Многое зависело от того, кому будет принадлежать городская цитадель (Старый Дворец), комендантом которой был верный сторонник Лонгвиля, генеральный наместник Верхней Нормандии маркиз Беврон. В этой цитадели находилась городская артиллерия, свезенная туда в 1640 г., в порядке репрессий после восстания «Босоногих». Но когда Варанжвиль попросил парламент от имени ратуши вернуть городу эту артиллерию и впустить в Старый Дворец отряд городской милиции, парламентарии ответили отказом, сославшись на необходимость дополнительных согласований.

Тем временем Лонгвиль прислал в Руанский парламент письмо с объяснением своей политической позиции. Вопреки мнению Фокона де Ри, предлагавшего отослать этот документ королю нераспечатанным, парламентарии все же провели 18 января слушание послания, — правда, от его обсуждения они воздержались.

Правительство хотело определенности, и в Нормандию был послан отряд опытного военачальника графа Анри д'Аркура (1601–1666, главный шталмейстер королевского двора, младший брат д'Эльбефа — и эти братья оказались в разных лагерях). Д'Аркур получил «комиссию» на размещение гарнизонов в тех городах, где он сочтет необходимым. 18 января он подступил к Руану, и Фокон де Ри отдал распоряжение капитанам милиции на следующий день впустить в город отряд графа. Сторонникам Лонгвиля стало об этом известно…

Утром 19 января «забили барабаны, и горожане стали собираться под командой своих капитанов; народ начал волноваться, будучи убежден, что граф д'Аркур поместит в Руане гарнизон, установит здесь, как и во всей Нормандии, новые налоги, и город окажется в центре военных действий (имелось в виду, что после занятия д'Аркуром Руана сюда может переехать весь двор. — В.М.)»[701].

В этой тревожной обстановке советники Апелляционной палаты навязали парламенту обсуждение вопроса, впускать ли в Руан д'Аркура. Фокон де Ри снова проявил слабость, отменив свое вчерашнее решение: он приказал до окончания дискуссии д'Аркура в город не впускать, графа же просил прислать в парламент свою «комиссию», а самому пока остановиться в предместьях. Обсуждение затянулось на два дня: в первый день сторонники Лонгвиля, чтобы выиграть время, ссылались на необходимость узнать мнение других суверенных палат Нормандии (Счетной и Налоговой), а те стали предлагать созвать расширенную городскую ассамблею. Народное волнение нарастало: видеть солдат в городе не хотел никто, да и репрессии 1640 г. отнюдь не изгладились из памяти.

Утром 20 января «некие лица, не из числа парламентских оффисье… возбудили волнения среди суконщиков и крючников, и эта чернь в большом многолюдстве собралась перед домом первого президента и всячески оскорбляла его, когда он ехал в парламент», затем эта толпа осталась во дворе здания парламента «и сильно шумела все время, пока продолжалось обсуждение»[702]. Растерявшийся и запуганный Фокон де Ри, даже не подсчитав голосов, объявил о принятом решении не впускать в город королевский гарнизон. На другой день он написал королеве, что «нажимать» на Руан сейчас опасно и достаточно будет удовлетвориться его «нейтралитетом», который горожане могут отстоять собственными силами. Министры сделали вид, что довольны этим разъяснением, надеясь, что ворота Руана будут закрыты также и для Лонгвиля.