Нора выглядела усталой. Ее кожа, и раньше бледная, отсвечивала голубым, а глаза порозовели. Когда Йель сказал ей, что им, прежде всего, нужны датировки остальных работ, она не стала упрямиться.

– Они все до двадцать пятого, я думаю, – сказала она. – Под конец я уже мало позировала. К двадцать пятому я была помолвлена с Дэвидом.

Роман сел на диван с Йелем, но как можно дальше. У него была стопка ксерокопий, которые всю прошлую неделю он упорядочивал, подписывал, датировал и индексировал. Нора предложила им распределить письма по именам корреспондентов: «Тогда я смогу составить их в одну картинку».

Так что, пока Роман листал бумаги в поисках писем Модильяни, Йель взял блокнот и ручку и спросил Нору, помнит ли она точно, когда вернулась в Париж.

– Пожалуй, что где-то весной девятнадцатого. Мне было двадцать четыре, и я себя чувствовала ужасно взрослой. В Филадельфии я считалась старой девой.

– Что случилось с Ранко? – сказал Роман, и Йелю захотелось задушить его.

Ему и самому хотелось это узнать, но сперва он должен был выяснить общие сведения. Йель не сразу вспомнил, что прошлой ночью Ранко снился ему. Он был заперт в своем замке, а Йель пытался дозвониться ему, чтобы тот выбрался и увиделся с Норой, пока она не сожгла его картины. Йель осознал, что номер, который он набирал, был номером офиса «Во весь голос».

– Что ж, – сказала Нора, – этот вопрос и меня волновал. Я ни слова от него не слышала, ни единого письма. У меня уже мысли пошли, пусть бы он умер, лишь бы не думать, что бросил меня, а потом стала думать, пусть бы он ненавидел меня, лишь бы был живой. Не думайте, что я все время сохла по нему. У меня в Филадельфии было несколько поклонников, но замуж я ни за кого не собиралась. Мальчишки, с кем я росла, ушли на войну, так что мне приходилось довольствоваться теми, кто остались… ох, божечки, был у меня и торговец обувью! После всех этих одержимых молодых художников. Я с ума сходила от скуки.

Йель начал было спрашивать, как она стала позировать, но он слишком медлил – в голове была каша – и Нора снова ушла от вопроса.

– Вам надо понимать, мы ведь не знали, кто жив, кто умер. Мои друзья по Коларосси, даже профессора. А помимо войны, был еще грипп! Иногда приходило письмо: такой-то получил ранение в бою. А потом выяснялось, что он умер в лазарете, и ты гадала, от ран или от гриппа. Но новости доходили редко. Вы там, милый мой, писем от Моди особо не найдете, – сказала она Роману.

Но Роман продолжал искать. Йель подумал, что он просто прятался за бумагами, избегая его взгляда.