– Твои родители были бы готовы платить? – сказал он.
– Они были бы
Однако, как полагал Йель, она принимала деньги от Норы. Она бы приняла эскиз. Это ведь был лишь вопрос гордости; судя по всему, она могла получить деньги, если бы действительно хотела. Но Фиона была упрямой. Она никогда не приползет назад, прося об одолжении.
– Мне типа придется обзванивать старых школьных учителей и просить у них рекомендации? Я прогуливала почти все уроки.
– Уверен, они тебя помнят. Уверен, к ним все время кто-то обращается.
Встала медсестра, но только затем, чтобы взять что-то с высокой полки, и снова села.
– Я сам напишу письмо. Дополнительное. Я ведь, по сути, сотрудник университета. То есть я курирую студентов.
Фиона в ответ рассмеялась, на что он и надеялся.
А затем медсестра сказала, что можно входить.
В кабинете доктора Ченга висела фотография горы Килиманджаро и пахло скорее супом, чем медицинским спиртом. При разговоре доктор смотрел прямо на собеседника и делал паузы через каждые три предложения, словно некий наставник научил его так в медицинской школе. Он расспросил Йеля о заболеваниях и провел беглый осмотр. Хорошо хоть на нем не было врачебного халата, но все же Йель испытал тревожное чувство, что положено некое официальное начало. Когда доктор Ченг прослушивал его легкие, Йель подумал, что этот человек, вполне возможно, будет наблюдать его в последние дни. Что, войдя в эту дверь, он потенциально заключил самое крепкое партнерство в своей жизни. Пока смерть не разлучит нас.
– Я так понимаю, вас что-то беспокоит, – сказал доктор Ченг.
Йель оттарабанил все так быстро, что у него даже мелькнула мысль, не сочтет ли доктор эту историю выдумкой.
Доктор Ченг медленно все повторил, что-то записал и для верности уточнил даты.
– Вы боитесь, что заразились в декабре, – сказал он.
– Или раньше.
– В декабре или раньше. В начале января вы испытывали вялость, лихорадку, потерю аппетита?
Йель покачал головой.
– Сыпь, боль в горле, головную боль, мышечную? Простуду?
– Нет.