Йель держал коробочку с нитью между двумя пальцами.
– Ты хоть немного поспал? – сказал он.
– Посплю в самолете.
– Когда ты уедешь, спустя пару дней, могу я сказать людям, куда ты улетел?
– Можешь сказать, что видел меня и я выглядел как ебучий дьявол-искуситель и сказал, что сожалею. Можешь спокойно сказать про Пуэрто-Рико, потому что к тому времени, когда Тедди притащит туда свою задницу, чтобы найти меня, меня уже не будет.
– А как твоя семья?
– Пошлю открытку.
Йель нашел ручку и записал свой рабочий номер и номер квартиры Шарпов на форзаце старого издания «Кладбища домашних животных», единственной книжки в рюкзаке Джулиана.
– Давай вызову тебе такси, – сказал он.
Тем вечером Йель оторвал часть нити Джулиана и выбросил, а затем оторвал немного себе и почистил зубы. И следующим вечером. Он делал это только перед сном; а по утрам использовал свою. Это помогало ему растягивать прощание с Джулианом, но также наводило на мысли о своей жизни. Один день с тех пор, как уехал Джулиан, два дня, как уехал Джулиан, а что изменилось? Что успел сделать Йель?
Не то чтобы после Джулиана осталась зияющая пустота, но примерно через час после его отъезда, пока Йель возился с навороченной кофейной машиной Шарпов, его настигло осознание, что из его жизни исчез еще один друг. Не стало Нико, не стало Терренса, Чарли, можно сказать, был на другой планете, Тедди его осуждал, а теперь и Джулиан отчалил, чтобы свернуться калачиком под пальмой и умереть. Остался Эшер, но он был так занят. Осталась Фиона. Оставались еще люди, которых он немного знал, не связанные напрямую с Чарли – Катсу, к примеру – но все в последнее время, похоже, лепились к своим самым близким, самым старым друзьям, не отваживаясь заводить новых. Был еще Роман. Йель говорил с Романом больше, чем с кем-либо, хотя это мало что значило. Роман съездил на концерт
– Я не был в Мексике с семьдесят второго; в тот год я признал, что я гей, по крайней мере, самому себе.
А когда они говорили о еде, он сказал:
– Мой бывший умел готовить только три блюда, но одно из них – паэлья.