Было бы бесчестным позволить Биллу принять на себя удар. Особенно учитывая, что это Йель прокололся в Висконсине, потому что был слишком поглощен личной жизнью, чтобы думать о работе.

Сесилия поправила подплечники и пошла за Донованом из кабинета. Перед самой дверью она остановилась и посмотрела на Йеля так, словно они были на тонущем судне и он отдал ей последний спасательный круг.

Тем вечером Йель сидел в отупении на полу в гостиной Эшера Гласса, вместе со всеми, кому не хватило стульев или места вдоль стен. Половина гостиной Эшера была отведена под его рабочий кабинет, с конторками, и телефонами, и картотеками, а на другой половине стоял раздолбанный диван и маленький телек. Йель вжимался копчиком в деревянный пол, и ему было видно каждый комок пыли, которых здесь было предостаточно.

Эшер пообещал им, что пицца уже в пути, встал перед телеком и начал говорить о жилом фонде сообщества, о заначках для людей, которым нечем платить за жилье из-за болезни. Кто-то спросил Эшера, может ли он гарантировать, что эти деньги останутся в гей-сообществе, и Эшер сказал:

– Нет, черт возьми – вы шутите? Эта болезнь не только наша.

За этим последовали громкие обсуждения. Всякий раз, как Эшер возмущался, у него между глаз пролегали до того глубокие параллельные морщины, что они казались вытравленными.

Теперь Йель был волен вожделеть Эшера, волен не только предаваться мечтам, но и строить реальные планы. Он мог бы остаться допоздна, помочь Эшеру прибраться, положить руку ему на плечо… Но Йель никогда не делал первый шаг. Ни разу в жизни, даже во хмелю. И он сомневался, что Эшер заметит его интерес, если только он в буквальном смысле не схватит его за член.

Кроме того, лишние драмы были ему сейчас совсем ни к чему. Ему требовалось немного приятного однообразия, несколько месяцев, чтобы кто-нибудь мог спросить его, что у него нового, а он бы ответил: «Ничего особенного, живу потихоньку».

Он не мог за один вечер и пожертвовать работой, и рискнуть быть отвергнутым.

Но нет, в галерее с утра все наладится. Передача имущества была бесспорной, Герберт Сноу заверил его в этом. Все должно быть окей.

Рафаэль, главный редактор Чарли, ерзал по полу все ближе к Йелю, пока не оказался прямо за ним.

– Пипец вечеринка, – прошептал он.

Едва войдя в квартиру, Йель с тревогой оглядел толпу, пусть даже Эшер, приглашая его, пообещал, что Чарли там не будет. Йель понимал, что избегать встречи с самым вездесущим геем Чикаго – задача не из легких, но он намеревался не видеться с ним, пока все не остынет, не зарубцуется. К подоконнику привалился Тедди со своим другом Катсу. Йель еще не говорил с Тедди этим вечером и вряд ли станет. Тедди с Катсу были совершенно одного размера, и Йель щурился на них, пока они не стали неразличимыми силуэтами. Катсу поднял руку, и когда Эшер прокричал, перекрывая общий гвалт, что слушает его, Катсу сказал: