Он говорил тихо, но Фиона воскликнула:

– Это уж очень по-гейски, Йель!

Никто не смотрел на них; а если кто и услышал, то подумал бы, что она наезжает не на него, а в общем

– Я вполне уверен, с натуралами это тоже работает. Серьезно. Сколько жизней у тебя? Сколько раз тебе будет двадцать пять?

Фиона подняла бровь. Брови у нее были темнее волос, и Йелю нравилось, что это придавало ей вечно саркастичный вид.

– Ты сам-то следуешь своим советам? – сказала она.

– Я собираюсь принять участие в общественном беспорядке, так? Разве это похоже на мои привычные действия?

– Ничуть. Но я знаю, почему ты это делаешь. Это не потому, что жизнь коротка. А потому, что ты любишь Эшера.

Он захотел возразить, но кровь так бросилась к его щекам и ушам, что он это услышал, так что было бессмысленно отрицать очевидное. Она ведь видела его на демонстрации со свечами, как он хандрил, гадая, спит или нет Эшер со своим нью-йоркским другом, как смотрел на лицо Эшера в свете свечи.

– Ну, – сказал Йель, – в нем много хорошего.

Он любил Эшера не больше и не меньше, чем всегда, другими словами, он очень его любил, в чем он позволил себе признаться лишь недавно. Нельзя сказать, что он стал проводить больше времени в его компании, но у него появилось больше возможностей сидеть и смотреть на него: когда Эшер выступал на благотворительных мероприятиях, вел собрания сообщества, появлялся в телевизоре, когда «Квилт»[135] прошел на пирсе ВМС, и когда его арестовали – и Йель наконец позволил себе смотреть издали на то, что, как он всегда знал, будет резать ему глаза.

Эшер битый час уговаривал Йеля на демонстрации со свечами принять участие в сегодняшнем марше. «Ты смутишь кого-то в шестичасовых новостях, – сказал он. – Насколько это будет эффективнее, чем написать письмо? Что бы ты ни сделал, такого эффекта ты не получишь. А эффект большой. В этом все дело».

Его нью-йоркский акцент проявлялся во всей полноте. Он ткнул пальцем в грудь Йелю довольно сильно и извинился.

DAGMAR влились в чикагское отделение ACT UP, и Эшер обеспечивал им правовое сопровождение, плюс и сам получал спреем в лицо. Большинство акций протеста насчитывали двадцать-тридцать заводил, но этот марш имел национальное значение – люди слетались со всей страны, чтобы высказать протест штаб-квартире AMA[136] по поводу противодействия социальному страхованию. А заодно – системе окружных больниц и страховым компаниям, и бог знает чему еще. Все это смущало Йеля, но, согласно Эшеру, больше значит лучше.

«Если мы не вступимся за бедных черных женщин, которым нужны места в окружной больнице, – сказал Эшер, – мы не лучше гребаных республиканцев. Ты ввязываешься в это не только ради своей выгоды. И, Йель, – сказал он, и Йель слегка удивился, что Эшер помнил о его присутствии, а не просто вещал, как для телеэфира, – я думаю, ты был бы в этом молоток, на долгой дистанции. Может, за кулисами, но ты нам нужен. Нам всегда будут нужны новые лидеры. Проблема этого движения в том, что лидеры все время умирают. Нам нужны замы».