Следующий характерный отрывок, отображающий положение в Вене в 1847 г., принадлежащий, по всей вероятности, перу Бауэрнфельда, дает представление о характере материалов, публиковавшихся этим журналом: «На улицах Вены был задержан за попрошайничество мужчина с тремя детьми. Его схватили не потому, что он просил милостыню, а потому, что он, доведенный голодом до отчаяния, предлагал в качестве вознаграждения за милостыню своих детей… Было бы ужасно, если бы подтвердился слух о том, что в одном из пригородов Вены вдова, имеющая шестерых детей, в припадке такого же отчаяния, убила самого младшего из своих детей и стала им кормить остальных, чтобы спасти их от голодной смерти… И это происходит в то время, когда на углах домов нехватает места для объявлений о сотнях устраиваемых ежедневно публичных увеселений. От слуг, живущих в доме банкира, известно, что там, желая оказать честь гостю, за две ягоды земляники заплатили 25 гульденов. А театр в Вене, где поет Линд, переполнен. Между тем нужда здесь так велика, что многочисленных благотворительных балов и лотерей, устраиваемых в пользу бедных, совершенно недостаточно для ее смягчения».

Разумеется, после выхода в свет первых же номеров, журнал «Гренцботе» был запрещен, так же как и произведения Андриана, Грюна и других. Полиция осматривала чемоданы приезжих, чтобы не пропустить «контрабандного» журнала. И, несмотря на это, «Гренцботе», о чем со злобой говорили некоторые венцы, расходился в столице в большем количестве экземпляров, чем официальная пресса. В кафе кельнер обычно незаметно передавал посетителю вместе с правительственной газетой также и «Гренцботе», в обществе был обычным вопрос: «Видели ли вы уже последний номер «Гренцботе?» — и тот, кто ответил бы «нет», прослыл бы за невежественного человека.

Впрочем, Бауэрнфельд оказывал непосредственное влияние на общество не только при помощи журнала. Один его современник писал о нем в 1846 г.: «Бауэрнфельд благодаря своему злому языку в один час успевал сделать больше, чем дюжина запрещенных брошюр в течение года. Он будил сонных, выводил из пассивного состояния равнодушных, ободрял отчаявшихся и открывал глаза слепым. «Само собой ничего не меняется, мы должны изменять», — эти слова, которые Бауэрнфельд несколько дней назад произнес в кругу собравшихся, сами по себе уже являлись толчком, пробуждающим мысль у многих людей. Люди уже начинали спорить друг с другом, можно ли у нас все изменить и как нужно проводить эти изменения».

Другой формой выражения оппозиционных настроений интеллигенции была организация кружков, которые маскировались под видом групп для совместных занятий. Наибольшую известность получило так называемое «Юридическо-политическое литературное общество» («Juridisch-politische Leseverein»), основанное бароном Соммаруга, доктором Александром Бахом и др., которое правительство называло «очагом революции». Общество объединяло умеренных оппозиционеров, в первую очередь промышленников и крупных чиновников. Вероятно, члены общества первое время и в самом деле собирались только для того, чтобы читать и изучать, хотя, может быть, и не только те сочинения, которые правительство рекомендовало для чтения своим подданным. Но в связи с обострившимся кризисом и начавшимися преследованиями члены общества были вынуждены установить более тесное сотрудничество с другими представителями оппозиции.