Но вот опять я встретился с фактом салашистской пропаганды, на этот раз выраженной изуверским способом. Убита молодая мадьярка, раздета донага. На теле следы надругательства. Великолепный «пример» русского садизма. Однако те, кто это совершил, уйти не успели. Двух салашистов схватили сами мадьяры и передали в наши руки. Редактор дивизионной газеты при мне сказал полковнику Ларину, что об этом надо написать. Полковник ответил:

— Непременно напишите. Пусть наши солдаты знают, что гитлеровцы и фашистские наймиты способны на любые провокации.

25 марта.

Мы в Кишледе. Зачитали приказ товарища Сталина. Идем вперед.

26 марта.

Идем и едем.

27 марта.

Полк шел всю ночь. На рассвете сделали небольшой привал. После завтрака пошли снова. Писать некогда. Остановка теперь будет только у реки Раба. Предстоит брать город Шарвар…»

* * *

Полк занял позиции перед рекой. Время клонилось к вечеру. Город на том берегу лежал затаенным и хмурым, готовым к встрече противника. Оба моста через Рабу — и железнодорожный, и магистральный — были взорваны.

Оставив санроту в хуторе, Брескин и Фокин направились к поселку, прилегающему к реке, чтобы вблизи будущих переправ найти подходящее для медпункта место.

В поселке не увидели ни одного жителя: иные, как было и раньше, сбежали, другие сидели в подвалах и погребах, пережидая, когда отодвинется фронт и схлынет первая волна наступающих войск. Витрины магазинов были задернуты железными гофрированными шторами, окна нижних этажей закрыты занавесями, асфальт усыпан консервными банками, обрывками бумаги, засорен битым красным кирпичом, осколками мин и снарядов — обычная картина только что взятого населенного пункта.

Они подошли к небольшому дому, скрытому со стороны, реки садом. Особняк был огорожен железной решеткой. Во дворе выглядывали из-за голых яблонь, набирающих цвет, еще какие-то пристройки.

— Вот и добро! — сказал Брескин. — Чем не медпункт? Река рядом. Вилла, как крепость.

— Пожалуй, — согласился Фокин. — Лучшего дома для ПМП не найти. Когда начнется переправа, раненых тут будет много.

Железная калитка оказалась на замке. Они начали стучать, никто им не отозвался. Тогда Фокин, перекинув за спину санитарную сумку, полез, рискуя напороться на заостренные пики решетки, через верх. То же самое сделал и Брескин. Парадный вход в виллу оказался открытым. Они вошли внутрь. Большая чистая прихожая с прозрачными стеклами окон, в левом углу вырезанное из цельного куска дерева распятье, с подвернувшим по-цыплячьи голову Иисусом Христом, с его беспомощно провисшим телом и длинными белыми ногами под выпуклыми шляпками мнимых гвоздей в стопах; в правом углу, на подставке, часы в деревянном черном футляре; ковер на полу.