Рота лежала в окопчиках слева от моста, использовав для прикрытия со стороны Шарвара невысокую насыпь, обсаженную по краю ветлами.

— Лежи, паря, и не вздумай высунуться, — сказал Михайло Петру, — а я передам лейтенанту, штоб ухо держал востро.

Он быстро скатился с пригорка, прикрываясь за насыпью, побежал в сторону взвода. В это время и подкатил к крайнему дому «виллис». Острым взглядом таежника Михайло сразу подметил: приехало высокое начальство. Сейчас кто-нибудь высунется из-за угла — и готово.

— Стойте! — закричал он, взмахивая автоматом. — Нельзя сюда! Назад!.. Нельзя!..

На него не обратили внимания: скорее всего не услышали. Михайло увидел, как высокий, крепкого сложения генерал, открыв дверцу машины, выставил правую ногу, сверкнувшую желтой нашивкой лампаса, полуобернувшись, стал говорить с подбежавшими к нему офицерами. До Михайлы донесся звучный, требовательный голос:

— Где Макаров?

Из-за «виллиса» вывернулся старший сержант в офицерской форме и, не замечая знаков, которые делал Михайло, не слыша его слов, легко, молодецки, перескочил идущую наискось от дома траншею и пошел напрямик к насыпи. От дома он успел сделать только четыре шага, на пятом дернулся, как от укуса налетевшей пчелы, и, заваливаясь набок, но все еще пытаясь устоять на ногах, упал на колено, слепо, беспомощно балансируя руками, потом рухнул вперед, грубо и жестко — лицом в землю.

— На-аза-ад! — опять закричал Михайло, потрясенный смертью старшего сержанта, которого только что видел живым, сделавшим свои последние молодцевато-упругие четыре шага. «Как в песне», — почему-то даже успело мелькнуть в создании.

Он добежал до входа в траншею, юркнул в нее и в полусогнутом состоянии, задевая откинутым прикладом автомата о мягкие глинистые выступы, в мгновение ока выскочил уже за домом.

— Я же кричал вам! Я же кричал!.. — выпалил Михайло прямо в генеральскую свиту, забыв, кто перед ним и как надлежит вести себя перед высоким начальством. — Там снайпер!.. С моста бьет!..

К нему повернулись, и он увидел, что перед ним лежит старший сержант с большой раной в боку, краем глаза поймал его бледное красивое лицо с крапинками разбрызганной по нему крови, узнал, мгновенно осекся.

— Ты чего шумишь, солдат? — услышал он спокойный и какой-то домашний голос и не сразу сообразил, что это спрашивает генерал.

Но Михайло все продолжал смотреть на старшего сержанта, на его бок, с рвано выдранной огромной дырой в шинели чуть повыше поясного ремня — черной от крови и зияющей пустоты. Перед ним лежал всем известный в полку ординарец Макарова Антон Боголюб. Как тут было не онеметь?