Когда утром старшина принес опять каши, а затем узнал, что Михайло умер, он с непонятным для всех торжеством прорицателя выпалил:

— А я что говорил вам? А? Что, Залывин? Я еще в первый день сказал, что он жить не будет!

Саврасов огромной и страшной глыбой навис над ним.

На него кинулись Залывин, Финкель, Каримов, повисли на могучих плечах, а он таскал их по поляне, как раненый вепрь, и, уже совершенно потеряв над собой власть, орал диким голосом:

— Пустите! Я его, ошивалу обозную!.. Как немца выкурить из дома, так других в окно посылает, а сам на крышу!.. Мне покойный Михайло все рассказал…

Бросив термос с кашей, старшина убежал, а Саврасова едва-едва успокоили. Все были взвинчены до предела. Завтракать никто не стал. Пришел Фаронов, посмотрел на всех, спросил в два-три слова, что произошло, приказал копать Михайле могилу.

Михайлу похоронили с обычными воинскими почестями: прогремело над одинокой могилкой три залпа из автоматов, кто-то, уходя от нее, поправил на колышке обрезок доски от патронного ящика с коротенькой надписью, кто-то поклонился холмику до земли…

Потом старшина принес вареной говядины. И снова ушел, чтобы никого не смущать, не разжигать в солдатах вражды к себе. Солдаты и офицеры помянули братьев Якушкиных добрым словом; как молитвой, тихой солдатской скорбью отпустили их души на родину, а самих оставили здесь, в Альпах, — навсегда.

16

16

13 апреля под натиском четырех армий — 9-й, 4-й, 6-й танковой и 46-й, принадлежавшей 2-му Украинскому фронту, при поддержке 17-й воздушной армии и Дунайской военной флотилии — Вена пала. Потребовалось всего восемь дней, чтобы огромная австрийская столица, раскинувшаяся по обеим сторонам Дуная всеми своими пригородами и предместьями, перестала существовать как крупный опорный узел немецко-фашистских войск группы армий «Юг». Уцелевшие от разгрома части, боясь полного окружения Вены, отошли через неперехваченные еще пути на север, в Чехословакию, часть отодвинулась на запад — к Санкт-Пельтену.

В это же время армии 1-го Украинского фронта громили вражескую группировку в районе Коттбуса и южнее Берлина; 1-й Белорусский продвигался к сердцу Германии, 2-й Белорусский громил штеттинскую группировку. На этих главных направлениях все клокотало и сотрясалось от последней агонии войны.

А здесь, в восточных Альпах, как разбросанные корабли, затертые во льдах, бились из последних сил совершенно обескровленные полки дивизии Ларина и некоторые другие части 37-го корпуса. Дивизия Блажевича этого корпуса, накануне штурма Вены переброшенная к Бадену, теперь уже шла к Санкт-Пельтену. Полковник Ларин, находясь со штабом в Штольхове, в десяти километрах западнее Фишау, чувствовал себя в неловком положении. Его еще довольно сильные, боеспособные полки, взяв Нойнкирхен, могли бы тоже или штурмовать Вену, или идти в Санкт-Пельтен. Его имя вот уже пятый раз отмечалось в приказе Верховного Главнокомандующего, он не мог пожаловаться, что обойден вниманием, но что ему делать теперь? Его заставили прогрызать эти проклятые Альпы, и вот он засел в них бесповоротно. Танки, тяжелая и средняя артиллерия — все это было брошено на Вену. Резервов нет. Полки выдохлись окончательно: в батальонах осталось по 50—60 человек. Немцы же все время подбрасывают то горных егерей, то гренадеров, то запасные батальоны офицерской школы «Кох» из аэродромной службы СС.