Но тут еще один, из пополнения, высокий, тонкий, в новенькой гимнастерке, неловко сидевшей на его обвислых плечах, подошел к лейтенанту и представился:

— Бивший тромбонист из дивизионного оркестра, а теперчи стрелок восьмой роты ефрейтор Зеленчук! Разрешите обратиться?

— Обращайтесь.

— Примите в группу. Я в партии с карельского фронта. Имею боевые ранения, — слова «боевые ранения» прозвучали у него, как «боевые награды».

— В Карелии в каком полку были? — с уважением спросил командир взвода разведки.

— В двести девяносто девятом, товарищ старший лейтенант, в роте пулеметчиков. А допрежь этого в минометной. Хорошо знаю трофейные пулеметы.

— О! — сказал Самохин. — Это уже совсем хорошо. Я не хотел брать людей из пополнения, но вас, ефрейтор, возьму. Становитесь.

Саврасов, обиженный, но довольный, хмурился, словно напрягая память, глядел на музыканта. Потом, когда всем велено было разойтись, подошел к ефрейтору и спросил:

— Слушай ты, «допрежь», это не мы с тобой встречались в Нойнкирхене, когда хоронили у собора убитых?

Всмотрелся и тот в лицо Саврасова.

— А-а, вспоминаю! Так ты, оказывается, тута?

— Тута, тута, долговязая Анчута! — засмеялся Саврасов. — Колодезный ты журавль! — и они обнялись.

Фокин смотрел на них, и ему было приятно, что два солдата, когда-то при каких-то обстоятельствах познакомившихся, теперь обнимались, как братья, как друзья. Там, куда они собирались пойти, им могла помочь только дружба между собой, только уверенность одного в другом.

* * *

Тридцать человек подняли перед рассветом — в ту самую пору, когда каждому неодолимо хочется спать, в ту самую пору, которая всегда уязвима для противника той и другой стороны, и о чем известно тем и другим. С долин на вершину горы наносило настоявшимся там за ночь холодным туманом, и солдаты ознобно вздрагивали, недовольно ворчали. Где-то за спиной, там внизу, на отрубах, далеко кричали петухи, слышался лай собак, взмыкивали в стойлах, предчувствуя утро, просящиеся на волю коровы, которых хозяева, когда накатилась волна фронта, держали день и ночь под замком.

Все было готово еще с вечера: сухой паек, боеприпасы, фляги с водой; не было с собой ничего лишнего: ни котелков, ни касок, ни документов, ни боевых наград — солдаты уходили в тыл.

Командир взвода разведки, лейтенант Самохин, еще раз пересчитал людей, дал кое-какие инструкции Залывину и Нечаеву и обратился ко всем:

— Товарищи бойцы и сержанты! Мы идем с вами на боевое задание. Наша задача — выйти к высоте «905», бесшумно проникнуть на нее в разных местах, выяснить обстановку и попытаться неожиданным налетом на гарнизон сбить фашистов с высоты и овладеть ею. Предупреждаю строго-настрого: в пути не курить, не разговаривать, не звякать металлическими предметами. Представьте себе, что мы только тени. Двигаться будем цепочкой: я впереди лейтенант Залывин в средине, лейтенант Нечаев замыкающим. Вопросы отставить. Сейчас можете закурить и получить у санинструктора индивидуальные пакеты.