То, что исследователи могли почерпнуть из этого рассказа, а также из краткой справки «Алфавита» Боровкова, ограничивалось исключительно тесными дружескими и служебными контактами Крюкова с несколькими участниками тайного общества и заговора. В свете этого к Крюкову надолго пристал образ офицера, арестованного случайно. В соответствии с характеристикой публикатора его рассказа Б. Л. Модзалевского, этому «чуждому всякой политики» человеку, «неожиданно вовлеченному в водоворот непредвиденных событий», пришлось доказывать свою действительную невиновность, выходить из крайне трудного положения, а итогом расследования стало закономерное оправдание Крюкова[721].

25 января на заседании Комитета были заслушаны его показания, в тот же день следствие запросило императора об освобождении Крюкова, как невиновного. Последовала резолюция Николая I: «Если не рано». 26 января следователи сочли возможным освободить офицера «ныне же», в связи с тем, что к этому времени имелись показания о Крюкове, отобранные у Рылеева, А. Бестужева, Каховского – все они не знали об участии Крюкова в тайном обществе[722].

Действительно, на первый взгляд Крюкова вполне можно зачислить в разряд случайно привлеченных к следствию лиц, справедливо освобожденных после недолгих разысканий (А. А. Жандр, братья А. Н. и П. Н. Очкины и т. д.). В самом деле, он был арестован вследствие проживания на одной квартире с Палицыным и Глебовым. Сам Крюков как в показаниях, так и в мемуарной записке отрицал любую связь с тайными обществами[723]. Кроме того, отвечая на повторный запрос о названном им Крюкове, Палицын утверждал, что никогда не говорил ему о тайном обществе[724]. М. Н. Глебова о Крюкове, по всем указаниям, не спрашивали.

Но следствие, сконцентрировавшее свое внимание на тесных отношениях Крюкова с рядом участников заговора 14 декабря, оказалось невнимательным к другим свидетельствам, прозвучавшим в ходе процесса. Неожиданные факты вскрываются в показаниях Н. М. Муравьева, отложившихся в следственном деле Ф. П. Толстого. 24 января, накануне рассмотрения показаний Крюкова (25 января) и почти одновременно с решением Комитета об его освобождении, Муравьеву был задан вопрос о принадлежности к тайному обществу Ф. П. Толстого и «квартирмейстерской части штабс-капитана» Крюкова. Ясно, что следователи пытались узнать у Муравьева, хорошо осведомленного об участии офицеров квартирмейстерской части и Генерального штаба в тайных обществах, именно о Н. П. Крюкове (троюродный брат последнего, Николай Александрович Крюков, также служивший в квартирмейстерской части и впоследствии преданный суду, имел чин поручика). В ответ Муравьев писал: «Сколько я помню, Александр Муравьев в 1818 году в Москве принял в Союз благоденствия едва лишь только перед сим произведенного в офицеры по квартирмейстерской части г. Крюкова. Вот все, что я об нем знаю»[725].