В большом перечне членов Союза благоденствия (главным образом, его южных управ: Тульчинской и Кишиневской), составленном Н. И. Комаровым в первых показаниях от 27 декабря, значились несколько лиц, членство которых в тайном обществе следствие в дальнейшем не подтвердило. Важно подчеркнуть, что факт членства двух из них – Ивана Петровича Липранди и Баранова – Комаров утверждал уверенно и безоговорочно, сопровождая это указание ссылкой на свою прямую и точную осведомленность о принадлежности их к Союзу благоденствия. Баранов и Липранди были помещены Комаровым в список достоверно известных участников тайного общества (рядом с фамилиями А. Г. Непенина, В. Ф. Раевского, И. М. Юмина, С. Г. Краснокутского, Н. В. Басаргина и др.).

Адъютант командующего 2-й армией П. Х. Витгенштейна (к 1825 г. – бывший) Баранов был указан Комаровым в ряду членов тайного общества вместе с другими адъютантами (А. П. Барятинским, В. П. Ивашевым, А. А. Крюковым)[731]. В отношении некоторых из приведенных в списке Комаров делал пометы, характеризующие их участие в конспирации: так, против фамилии Ивашева он написал: «слабо принадлежал всегда»[732]. Против фамилий Липранди и Баранова никаких помет не имеется.

Комаров – давний участник Союза благоденствия и весьма осведомленный человек, в особенности многое он знал о деятельности и внутренних реалиях тайного общества на юге в 1818–1821 гг. Называя столь определенно в качестве сочленов указанных лиц, он не сомневался в их участии в тайной организации. Оба названных лица служили в составе 2-й армии в указанные годы и входили в число офицеров, хорошо ему знакомых. Комитет принял к сведению показания, которым придавалось большое значение как источнику достоверных данных о составе Союза благоденствия. Последовала императорская резолюция о привлечении к следствию обоих; выяснение личности и места жительства Баранова отложило его арест[733]. Одновременно Комитетом были сделаны запросы о названных Комаровым членах Союза благоденствия, адресованные главным, с его точки зрения, свидетелям.

Вскоре уверенное показание Комарова о Баранове встретило возражение со стороны Пестеля. В связи с этим потребовалось дополнительное разъяснение Комарова («выписка», датируемая началом января 1826 г.): «Баранов жил с Пестелем в Тульчине в одном доме, хотя и г[осподин] Клейн жил тогда же вместе, но принимавши меня, Пестель об Баранове именно сказал мне, что он принадлежит к обществу, а насчет Клейна, напротив того, советовал об нем (обществе. – П. И.) никогда не говорить ему. Баранов очень скоро после сего оставил Тульчин… и я после с ним не видался и не слыхал ничего об нем»[734]. Представляется, что в памяти Комарова должен был четко отложиться столь важный для него разговор с Пестелем, состоявшийся при вступлении в тайное общество, слова, которые тот произносил, в особенности по контрасту с предостережением насчет Клейна. Поэтому показание Комарова наделено высокой достоверностью, отрицание же Пестеля ставится под сильное сомнение. Кроме того, из показания с очевидностью явствует, что Комаров виделся с Барановым после своего приема, и именно как со своим товарищем по Союзу; только после отставки Баранова он утерял с ним связь.