В словесном даре человека, в языке Хомяков видел связующее и основное звено между миром духовным, бесплотным (хотя в сотворенности уже небестелесным[593]) и миром оплотненным, воплощенным в веществе. Уже в ранних философских набросках Хомяков, опираясь на Канта, умозаключает: «Что такое вещество? Мысль общая в отношении частной, чужая, внешняя», – и набрасывает схему взаимообратимого «перехода пространства в мысль»[594], где под «мыслью», как и всегда впоследствии, подразумевает духовное содержание слова. Затем это суждение он развивает, в частности, в «Семирамиде»: «<…> переход от мира вещественного к миру мысли: это язык».[595]

Таким образом, в творческом сознании Хомякова особое значение обретают художественные средства словесного выражения, в частности такое, быть может, самое мощное среди них, как метафора. Как человек верующий, Хомяков, несомненно, понимал, что всякая метафора, если воспользоваться счастливым выражением Дж. Вико, «оказывается маленьким мифом»[596]. Всякая метафора, отражая и открывая незаметные обычному взгляду таинственные связи между жизненными сущностями, как в малой капле, отражает целостность всего сущего и является зерном определенной линии повествования о мироздании, а соответственно и определенной линии воздействия на мир. В таком понимании метафора перестает быть художественной условностью и восстанавливает свою первозданную силу.

При своем внимании к истории человечества, развивавшейся от первобытной монотеистической праведности через языческие блуждания до чудесного возрождения единой веры в единого Бога у христиан, и при своем внимании к истории основных народных языков Хомяков в собственном творчестве с особенной тщательностью подбирал, использовал и развивал древние метафоры, которые пронизывают всю толщу человеческой культуры и являются связующими нитями между допотопно-первобытной и христианской праведностью.

К числу таких излюбленных Хомяковым древних образов, ставших сквозными в его творчестве, относятся метафоры словесной пищи и словесного оружия. Эти метафоры отражают важные особенности художественно-мировоззренческого становления Хомякова. Они прослеживаются не только в стихотворных, поэтических произведениях писателя, но и в прозе – богословской, философской, историософской, исторической, критической, очерковой. «Выше и полезнее» любых качеств и достоинств ученого Хомяков считал «чувство поэта и художника. Ученость может обмануть, остроумие склоняет к парадоксам: чувство художника есть внутреннее чутье истины человеческой, которое ни обмануть, ни обмануться не может» («Семирамида»)[597]. Казалось бы, нехудожественная проза Хомякова насыщена яркими метафорами, и если он в 1850 году уничижительно назвал себя «прозатором»[598] в поэзии (с чем можно и не соглашаться), то в прозе его вполне можно назвать поэтом (во всяком случае к такому качеству своего прозаического творчества он, несомненно, стремился).