– Ты что, Лебедева, твою мать, самая умная? Не боишься против ветра ссать? – капали на плёнку писклявые звуки. – Так я обещаю познакомить тебя с этим ветром поближе. Не угомонишься – узнаешь, какова изнанка у тех, кто держит жизнь под уздцы. Мигом стопчут тебя, и не поморщатся. Достукаешься, так и вместе с семейством. Плевать, что ты – наше лучшее газетное перо! И не таких контрапупили. Не зли больших дяденек, а то как бы не пришлось грызть сухари на нарах. Дай Бог, чтобы не на одних с Охрипенко!

Линия дала отбой, Лариса поспешно выдернула проводки и спрятала диктофон в карман.

– Обтекаешь? – только и спросила Ольга Ивановна, взглянув на перевёрнутый вид подчинённой. Старая аппаратчица хорошо знала, чем пахнут наезды сверху.

Курилов отоспался и на Лизетте с Сеней. Кузовкин учтиво, но холодно поинтересовался у приглашённой для консультации Гришиной, возможно ли отказаться от работы на «Пластик»? Или, по крайней мере, не так явно касаться темы посадки Охрипенко? Получив отрицательный ответ, новый зам загрустил, почесал плешку на затылке, и сказал удручённо:

– Тогда придётся править…

– Это вряд ли, заказчик у нас больно щепетильный. Лебедева ведёт согласования с тамошним адвокатом.

Семён Маркович поник головой и вздохнул в стол:

– Тогда придётся покупать ведёрко для пиздюлей…

Видимо, он не раз бывал в Ларисином положении.

Вешкина встала было в позу: больше никаких порицаемых начальством публикаций! Девочка она, что ли, – получать нагоняи от всяких писунов из мэрии! Но услышав, какие деньги платятся за эту работу, и как заинтересованы в жареных статейках учредители их собственного издания, тоже тихо заткнулась и пошла восвояси – наверное, готовить те же вёдра, что и Кузовкин. Лизетта прожила бурную жизнь…

День был испорчен, и для подъема настроения Лариса напросилась в гости к Сокольскому. Они не виделись больше месяца, поговорить было о чём.

Не успел поздоровевший Андрей распахнуть навстречу подруге свои широченные объятия, как Лариса расплакалась прямо у него на плече.

– Неужто опять Курилов обидел? – пошутил он, вытирая её смуглые щёки своим необъятным платком, не подозревая, что попал в самую болевую точку. Хлюпая и повторяя «Ну почему опять мне такое?» она рассказала о недавнем звонке Витаса.

– Да… Видать, крепко ты сыпанула соли им на хвост, если даже Курилов забыл про всякий политес. А он – хорёк осторожный. Коли себя не помня вопит, значит, его сначала в полный рост поимело собственный шеф. Так с чего у вас сыр-бор разгорелся?

Пока Романыч заваривал неизменный чай с коньячком, Лариса подробно посвятила его в неоконченную эпопею с «Пластиком». Сокольский выслушал хмуро, потом опрокинул, не разбавляя, увесистую рюмку «пятизвёздночного»: