Но главный вопрос, который мы сейчас должны себе задать, таков: является ли ваш символ для другого человека настоящим «Я»? Может ли этот символ иметь внутренние переживания? Или он так же безжизненен, как ваш символ для палки, камня или качелей с детской площадки? Я выбрал пример качелей на площадке не случайно. В тот момент, когда я его предложил, не важно, на какой площадке вы их разместили, не важно, из чего вы представили сделанным сиденье, не важно, насколько высокой вы представили перекладину, с которой они свисают, – вы можете видеть, как они качаются туда-сюда, болтаются немного забавно, как это делают все качели, теряют энергию, если их не подтолкнуть, и вы можете также услышать их слегка позвякивающие цепочки. Хотя никто не назовет сами качели живыми, нет никаких сомнений, что их ментальный заместитель танцует в кипучем субстрате вашего мозга. В конце концов, для этого мозг и создан – быть сценой для танца активных символов.

Если вы всерьез верите, как верю я и как я утверждал большую часть книги, что понятия – это активные символы в мозгу, и, более того, если вы всерьез верите, что люди не менее чем объекты, представлены символами в нашем мозгу (иными словами, что каждый знакомый вам человек отражается внутри вашего мозга в виде понятия, хоть и очень сложного), и если, наконец, вы всерьез верите, что самость – это тоже понятие, только еще более сложное (а именно, «Я», «зародыш личности», каменно твердый «шарик»), то необходимым и неизбежным следствием этого набора убеждений станет то, что ваш мозг в разной степени населен другими Я, другими душами, и значимость каждого из них зависит от степени достоверности, с которой вы представляете каждого конкретного индивида и резонируете с ним. Я добавил оговорку «и резонируете с ним», поскольку нельзя просто натянуть на себя любую другую душу, как нельзя натянуть на себя любой предмет одежды; некоторые души и некоторые костюмы просто «подходят» лучше, чем другие.

Химия и ее отсутствие

Химия и ее отсутствие

Моей любимой иллюстрацией представления о лучшем или худшем совпадении, или «резонансе», душ является музыкальный вкус. Я никогда не забуду, что случилось около тридцати лет назад, когда одна моя подруга-пианистка на все лады расхвалила Второй скрипичный концерт Белы Бартока и стала настаивать на том, чтобы я с ним ознакомился. Это был ответный жест на то, что несколько лет назад я познакомил ее с одним из самых волнующих произведений из тех, что я знал, – с Третьим фортепианным концертом Прокофьева. Тогда она целиком и полностью, невероятно живо откликнулась на Прокофьева – что как будто свидетельствовало о нашей музыкальной синхронизированности; так что я отнесся к ее страстному отзыву о Втором скрипичном концерте Бартока весьма серьезно. Подначивая меня, она сказала, что Барток не только снова и снова использовал ее любимую гармонию из Прокофьева, но использовал ее лучше. Ни слова больше! Я тут же вышел и купил запись. Тем же вечером, предвкушая восторг, я поставил ее и внимательно послушал. К моему разочарованию, я был совершенно не впечатлен. Это меня озадачило. Я послушал снова. И затем снова. И снова. И снова. Через пару недель я, должно быть, послушал это хваленое произведение дюжину, если не пару дюжин раз, и все же ничего внутри меня так и не произошло, только где-то посередине один фрагмент длиной в пятнадцать секунд слегка меня зацепил. Можете назвать это слепым – или глухим – пятном внутри меня, или, что я бы предпочел, вы просто можете сказать, что «совпадение» между моей душой и душой Бартока крайне слабое. И это многократно подтвердилось с другими произведениями Бартока, так что теперь я вполне уверен, что случится (или, скорее, не случится) внутри меня, когда я его слушаю. Хотя мне нравится несколько коротких пьес (основанных на народных песнях), которые он написал, основная масса его творений ничего мне не говорит. Так ощущение, что у нас с подругой сильно совпадают музыкальные вкусы, значительно ослабло, да и наша дружба впоследствии действительно угасла.