Все упомянутые люди имели огромное положительное влияние на мою жизнь, и их жизни значительно пересекались с моей, так что я мог (по крайней мере, в теории) столкнуться с ними лично. Но во мне также остались мириады следов от тысяч личностей, с которыми я не мог встретиться или взаимодействовать, среди которых У. К. Филдс, Галилео Галилей, Гарри Гудини, Пауль Клее, Клеман Маро, Джон Баскервиль, Фэтс Уоллер, Анна Франк, Холден Колфилд, Капитан Немо, Клод Моне, Леонард Эйлер, Данте Алигьери, Александр Пушкин, Евгений Онегин, Джеймс Клерк Максвелл, Сэмюэл Пиквик, эсквайр, Чарльз Бэббидж, Архимед и Чарли Браун.

Некоторые из людей в последнем списке, разумеется, вымышленные, тогда как другие колеблются между вымышленными и реальными, но это не более важно, чем тот факт, что в моем сознании они все лишь виртуальные создания. Важны не измерения вымышленный/невымышленный или виртуальный/невиртуальный, а продолжительность и глубина взаимодействия индивида с моим внутренним миром. В этом отношении Холден Колфилд занимает примерно одно положение с Александром Пушкиным и куда более высокое, чем Данте Алигьери.

Все мы – занимательные коллажи, странные маленькие планеты-спутники, которые растут, накапливая чужие привычки, мысли, стили, тики, шутки, фразы, мелодии, надежды и страхи, как будто это метеориты, которые устремились к нам откуда ни возьмись, столкнулись с нами и застряли. Черты – сперва искусственные, чужие – медленно сливаются с нашей начинкой, как воск, тающий на солнце, и постепенно становятся настолько же частью нас, насколько до это были чьей-то еще частью (хотя тот человек вполне мог изначально позаимствовать ее у кого-то другого). Хотя моя метеоритная метафора может звучать так, будто мы все – жертвы случайного обстрела, я не имею в виду, что мы рады прирастить к поверхности своей сферы каждую встречную черту: мы очень избирательны и обычно заимствуем черты тех, кем восхищаемся или о ком мечтаем; но даже на сам наш выборочный подход с течением лет влияет то, во что мы превратились в результате наших постоянных приращений. И то, что однажды было прямо на поверхности, постепенно оказывается погребенным как римские руины, все ближе и ближе подбираясь к нашему ядру, пока наш радиус продолжает расти.

Все это означает, что каждый из нас является мозаикой фрагментов душ других людей, просто иначе сложенных. Но, конечно, не все доноры представлены одинаково. Те, кого мы любим и кто любит нас, представлены внутри нас сильнее всего, и наше «Я» сформировано сложным уговором между всеми их влияниями, долгие годы эхом отдававшимися в нас. Удивительная «паркетная деформация», нарисованная чернилами в 1964 году рукой Дэвида Олесона (ниже), иллюстрирует эту идею не только графически, но и с помощью каламбура, поскольку называется «Я в центре»: