В последний период, начиная с 1919 года, Чаплин достиг колоссального развития в технике кинематографа, в мастерстве специальной игры для экрана, в режиссуре, в построении отдельных сцен, в комбинации нескольких в одну общую картину и т. д. и т. д.
Замечательны постановки этого времени: «Чаплин в свете», «Чаплин-артист», «Чаплин на водах» и затем совершенная по постановке, но с небольшими недочетами в фотографии картина Чаплина с участием маленького артиста Джекки Куган[378]. Здесь уже всюду введены совершенно разнообразные эффекты благодаря точной, почти математической работе над материалом, светом, движением и т. д.
После долгих лет практики и опыта найден, наконец, специальный неестественный способ игры (о котором я говорил раньше), который годен только для кинематографической съемки и ни в каком случае не может быть применяем в театре.
Несмотря на неестественность, всем зрителям, не очень близко знакомым с бытом кино, игра Чаплина и его сотрудников должна казаться (и, несомненно, кажется) очень жизненной. И это несмотря на то, что артисты играют и двигаются чуть ли не по секундной стрелке… То есть для каждого движения артиста дается определенное количество секунд. Да и вполне понятно, если б этого не было, нельзя было бы правильно рассчитывать при построении сцену и динамику в ней. Получилась бы страшная каша, какая и есть налицо абсолютно во всех не американских фильмах, особенно в массовых сценах и при съемках большого движения[379].
Печатается по: Чаплин: сборник статей. Берлин: Изд. журнала «Кино», 1923 (перепеч. в кн.: Чарли Чаплин / Сборник статей под редакцией Виктора Шкловского. Л.: Атеней, 1925).
Евгений Зноско-Боровский ТРИ АКТЕРА (Морис Шевалье, Шарло, Макс Дэрли)
Когда в оперетке «Дэдэ»[380] Морис Шевалье в первый раз выходит на сцену, ничем к себе он не привлекает внимание публики: гримом, голосом или повадкой. Высокий молодой человек с серым лицом, в обыкновенном сером костюме, с неизменным канотье на голове – такой же, как все, и если чем и разнится от других, то лишь более крупной, чем надо, нижнею челюстью, вызывающей в памяти морду с плакатов «Cnaff», несколько широко раздвинутыми локтями при некоторых жестах да неслышною поступью мягких ног, которые он ставит прямо, а не носками врозь.
И когда заговорит, тоже ничем не поражает он на первых порах, только широкая улыбка тонких губ да плутовские огоньки в слипающихся глазах наполняют зрителей ожиданием.