«Если бы мороженое, – говорит он, – упало на шею бедной женщины, вместо смеха это могло бы вызвать только сострадание. Притом бедной женщине не пришлось бы терять достоинства, так что это не было бы и смешным. Когда мороженое падает на шею важной богатой даме, публика не только хохочет, она вообще удовлетворена: с дамой, по ее мнению, случилось именно то, что она заслужила…»

Так Чаплин, бесподобный актер, потешая людей, старается по мере сил восстанавливать попутно и нарушенную мировую справедливость.

Любопытна его манера работать. Работник он беспримерный. Сценарий для себя он составляет обыкновенно сам и разрабатывает его с величайшей тщательностью. Он никогда в фильме не импровизирует. Он не верит в импровизацию. Он подготавливает свой смех медленно, по дюймам.

Чтобы создать маленькую фильму в 600 метров, он тратит два месяца времени и 12 000 метров негативных пленок. Иначе говоря, каждую сцену он воспроизводит не менее двадцати раз. Помимо того, без съемок он столько же раз каждую сцену репетирует. Он взвешивает и проверяет каждое движение каждого лицевого мускула, движения своих усиков, походку, малейший жест. Не довольствуясь этим, когда все готово, он дает еще пробное представление, после которого фильма частично, а иногда и целиком безжалостно уничтожается. Для этого достаточно нескольких замеченных Чаплином в публике равнодушных лиц.

Макс Линдер, бывший с ним в большой дружбе, рассказывал, что Чаплин вырезал раз из фильмы несколько превосходных сцен только потому, что они, как ему показалось, не произвели хорошего впечатления на нескольких малышей.

– Мальчишки не смеются!.. – трагически сказал он.

Когда он ставил свои первые большие фильмы – «Кид»[411], «Золотую лихорадку», – Америка не знала еще настоящих художественных постановок. Больших немецких режиссеров она стала переманивать из Европы потом.

Чисто же американские «художественные» фильмы отличались тогда только невероятным масштабом, грохотом, безвкусицей и безумной стоимостью. Главное было в рекламе, на которую бросались миллионы и в которой был даже выработан свой комический порядок. Так, прежде всего, например, становилось почему-то известным, что на картину уйдет 150 к[и]л[о]м[етров] тюля. Считалось, что тюль должен заинтриговать. О сюжете, об актерах, актрисах – ни слова.

Потом постепенно следовали добавления: 100 000 досок, 2000 тонн глины, 8 миль проволоки, 2000 тонн гвоздей, 3 барки войлока…

И, когда картина появлялась, оказывалось, что не было никакого преувеличения. Каждый легко мог проверить, что весь тюль, все доски, вся глина, вся проволока налицо. Но зато и больше ничего не было.