– Тот чувак, скелет, на улице, в тротуаре, под сеткой?
– А. Ну, это Мозес Кливленд, Эндрю.
– Кто?
– Генерал Мозес Кливленд, основатель города Кливленд.
– Основатель города?
– Да.
– С табличкой «Личное парковочное место», торчащей из глаза?
– Ну что мы можем сказать? Что личное парковочное место нелицеприятно [132]?
– Да говори, что хочешь. Просто как-то без уважения, ну и всё.
– То есть полное соответствие концепции.
– …
/в/
/в/8 сентября
Вэнс.
Есть ли в мире кожа, да и вообще материя мягче щечки маленького ребенка, ласкаемой вечером у бассейна? Когда ребенок обернут в полотенце, из-под которого беленько выступают тонкие голени, утоньшаясь и переходя в ступни с их вре́менными пятнами. Кожа такая мягкая, с нее смыты вся защита, весь цвет, она белая, как раковина, рыхлая, губки ярко-красные, подцвеченные голубизной, дрожат; ребенок трясется, летом, у бассейна, и солнце намекает на скорое сокрытие с глаз, и жестковолосые матери глазеют безжалостно. И дрожащая кожа почти просвечивает, как новая.
Бассейн рождает чистых, новых, красноглазых детей, дрожащих внутри хлопковых тог, и затем малейшее увлажнение любой части обновленной белой кожи запускает в космос воскресение аромата воскресения, чистоту, что не прейдет до следующего бассейна. Новых детей хочется целовать. И красное солнце клонится, тая в голубом бассейне чистой хлорки, и красноглазых детей берут на руки, и дети остаются следами на плитках пола, высыхающими. И масло для загара уступает стерильному запаху нового начала, в конце дня, вечно нового начала. И, как при любой новизне, в ушах боль, а в глазах жжение и влага.