«Линор, где ты? – написал Концеппер в дневнике, в блокноте с Бэтменом, взятом из коробки с игрушками отсутствовавшего сына. – Эвелин, где ты? Когда зайдешь, захвати „Честного Дельца“».

Посмотрел на маленького ублюдка, который явно хранит в бумажнике фото Линор. Он есть в справочнике сотрудников «Камношифеко», присланном мне феноменально дотошным мистером Шмоуном. Этот Обстат, который учился с Линор в старших классах, его отец стоял за нашей абсурдной Пустыней, а ныне делает в Вашингтоне новые благоглупости пуще прежних; этот молодой Обстат сам невероятным образом стоит за всем корфузианско-пищевым проектом, который тревожит меня все более. Я посмотрел на ублюдка, в этом справочнике, и мне стало невыразимо легче на душе. Он такой же коротышка, как я, и худой, того и гляди сломается, с водянистыми бесцветными волосиками, сбегающими с головы, что явно покорена и определена формой подлежащего черепа. На череп туго натянута кожа. Череп, сдается мне, угрожает сквозь нее даже и прорваться, покончив с этим фарсом раз и навсегда. Бр-р-р.

В общем, голова в форме черепа. И крохотные безжизненные карие гла́зки – глазки, как маленькие анусы.

Анусоглазых черепоголовых я не боюсь.

Они с Лангом, я так понимаю, обедают. Они с Лангом радуются, потому что как-то там связаны через «Промышленный дизайн пустынь». Ланг почти открытым текстом намекнул, что у них с Мандибулой было сношение, прошлой ночью, этим утром. Я должен осторожно поговорить с ним про разворот. Уши по-прежнему болят, от полета, и щелкают, когда я глотаю.

В кои-то веки Концеппер действительно ждал приема у своего жалкого психотерапевта, доктора Дж___, с его абсурдными движущимися креслами, завтра. Концеппера преследовал сон, который очень его беспокоил, который беспокоил его без конца.

Мой отец был огромным мягкотелым юристом по недвижимости, в нерабочее время одевавшимся во все фланелевое. Широким и бледным. В сапогах. И с неистребимой мальчишеской любовью бросать камни в глубокие, пустые места и слушать. Он меня шлепал. Он был из родителей, которые шлепают. Я никогда, в жизни не коснулся гневной ладонью ягодицы Вэнса Кипуча. Может, отчасти в этом и дело.