— Продолжайте, — разрешил Уайлдер.

— Вы утверждаете, что Томас или Кэтрин были моей жертвой. Я утверждаю, что я могла быть — их…

Она ненадолго умолкла, потому что картинка еще не полностью сложилась у нее в сознании. Но она должна была продолжать.

— Но что, если Томас или Кэтрин были чьей-то жертвой — не моей, другого человека? Что, если я не имею к этому отношения и просто стала случайным свидетелем, как и они?

— Вы полагаете, что некто затаил на Кэтрин Штильман или Томаса Дирфилда обиду настолько глубокую, что присягнул Дьяволу?

— Да. Еще раз: это только догадка…

— И беспочвенная! — рявкнул Адамс. — Вы можете привести нам хотя бы одну причину, почему кому-то понадобилось бы это делать? Что, во имя Господа нашего Иисуса Христа, сделал кто-то из них, чтобы вы изливали на них свой яд?

В случае с Кэтрин Мэри не могла придумать такую причину. Но зато Томас обращался со своей женой просто зверски, и вполне вероятно, что он мог вести себя подобным образом с кем-то еще. Мэри не смогла его убить. Но что, если кто-то другой тоже попытался? Фермер, которого он обманул? Приятель, с которым они встретились в таверне? Еще кто-нибудь, кого он побил?

И тут она поняла.

Она поняла.

Слово «побил» подсказало ей.

Да, она уверена в этом. Печеные яблоки с изюмом. Возможно, Томас бил собственную дочь. Или Перегрин видела, как он бил ее мать. Оба варианта огорчали Мэри. Это значит, что сама она была лишь очередной жертвой жестокости Томаса. Одной из многих.

Она подумала о том, чтобы назвать имя Перегрин в попытке спасти себя, и поняла, что не сможет. Не станет этого делать. Нет. После того, что эта женщина, вероятно, пережила, — нет.

— Я не совершала никаких преступлений, — вместо этого заявила она, овладев собой; ее голос звучал громко, и она больше не пыталась скрывать свой гнев. Все кончено. Ну и пусть. Она умрет, и гнев и ярость в ней постепенно превращались в равнодушие. — Сидите на своей скамье, джентльмены. Злитесь на меня и на весь мир. Я люблю эту жизнь, которую Господь даровал мне, но Христос тоже умер от рук невидящих.

— И теперь вы решили добавить ересь к своим преступлениям? — спросил Адамс, но Уайлдер мягко коснулся его руки и сказал:

— Калеб, она не совершала этого.

— Нет, — продолжала Мэри. — В этом мире не было места Христу, когда он пришел сюда, и не было места, когда он умер. Власти осудили его и распяли потому, что он требовал, чтобы несчастных, грешных, детей и женщин, — она набрала воздуха в грудь, подыскивая подходящее слово, — уважали. Уважали. Безродных, у которых, как и у него, не было ни почета, ни надежды. Мы порвали с прежним миром, приехали в эту глушь и пока показали только, что здесь мы столь же испорчены и смертны, как были за океаном. Нет такого страшного или жестокого поступка, которого не мог бы совершить мужчина. Мой муж вонзил в меня вилку, и вы все равно потребовали, чтобы я и дальше жила с ним. Вы видели, каково на самом деле наше милосердие по отношению к язычникам? Вы смотрели в учетных книгах, как и чем мы с ними торгуем? Мы подлецы. Мы…