— Я всегда относился к тебе с любовью и надеялся, что ты умеришь свою гордость благодаря послушанию.

— Хорошо, — сказала она. Ей не хотелось спорить.

— Твое заклятие, Мэри. Зачем ты пыталась проклясть меня? Посмотри, чем все закончилось. И не могло закончиться никак…

— Я этого не делала, Томас, — перебила она его.

— Даже сейчас, за несколько часов до эшафота, ты будешь утверждать, что Кэтрин…

— Нет.

— Тогда что? Что это я? Я этого не совершал, Мэри.

— Но ты был жертвой. В этом я уверена. Я поняла это только сегодня, но сейчас я знаю это так же хорошо, как свое отражение в зеркале.

— Откуда ты это знаешь? — спросил он, облокотившись спиной на влажную каменную стену. Он ждал. Она — тоже, не зная, стоит ли рассказать ему о своих догадках или дать Перегрин еще одну попытку, которая, возможно, окажется удачнее. Томас Дирфилд заслуживает смерти. Но что будет с Перегрин в следующей жизни, если она убьет своего отца? Однако что будет с ней в этой, если Мэри расскажет Томасу о том, что знает?

Мэри потерла руки. Ей было холодно. Очень холодно.

Дело в том, что все они убеждены в условности завета дел, но при этом в глубине души верят, что если человек творит зло на земле, то это признак обреченного. Разве магистраты могли допустить, что повешенная ведьма после смерти окажется на небесах рядом с Иисусом Христом? Конечно, нет. Мысленно она представила, как, поджав губы, говорит Томасу: «Твоя собственная дочь ненавидит тебя с таким жаром, что по сравнению с ним меркнет огонь в кузнице». Но она этого не скажет. Она напишет Перегрин письмо, как и собиралась, расскажет ей о своих догадках, а затем с гордо поднятой головой пойдет на виселицу. Может быть, когда-нибудь, уже после смерти, в другом мире, она узнает, что случилось здесь, в Бостоне. Во всяком случае, она надеется на это.

— Чего ты молчишь? — наконец спросил он.

— Мне нечего сказать.

— Твой позор покрыл и меня — навсегда.

— Нет, — поправила она его. — Мы смертны. Ни наши действия, ни обстоятельства вокруг нас не вечны. Даже камни стираются в гальку в водах реки.

Томас презрительно хмыкнул.

— В последние часы ты вдруг стала поэтом.

— Иногда белое мясо стареет медленнее других, — ответила она. Мэри полагала, что это последние слова, которые она скажет ему. Томас развернулся, надел шляпу и вышел. Они были мужем и женой, но ни разу не коснулись друг друга.