Она никому не сказала ни слова, даже родителям, когда констебль и капитан стражи повели ее через толпу насмешников к лестнице, а Дэниел Уинслоу говорил что-то о том, как он надеется, что Господь пощадит ее душу.

39

39

Нам не дано знать, кто спасется, а кто обречен.

Первым домой ушел нотариус, за ним — ее отец и мать, и она осталась в тюрьме одна. Присцилла вызывалась просидеть с ней всю ночь, и какая-то часть Мэри тоже этого хотела. Но магистраты потребовали, чтобы свою последнюю ночь на земле она провела в одиночестве. Так что она будет молиться и писать свои последние два письма.

Она не собиралась спать.

Мэри почувствовала благодарность, когда магистраты смягчились и разрешили ей оставить свечу, чтобы она видела бумагу, на которой будет выводить пером буквы. Первое письмо предназначалось Генри, второе — Перегрин. Наутро она отдаст их отцу. Мэри была уверена, что он вручит их адресатам, не вскрывая.

Перед тем как писать, она какое-то время молилась, благодаря Господа за двадцать четыре года жизни и любовь родителей, прося Его о прощении и о том, чтобы ее смерть была быстрой, а агония — короткой. И вдруг Спенсер Питтс сообщил ей, что к ней гости. Мэри поднялась с колен, пока тюремщик открывал тяжелую дверь — за ней стоял Томас.

Он снял шляпу и по-мальчишески держал ее перед собой, как будто собирался приударить за девушкой выше него по статусу.

— Мне жаль, что так вышло, — сказал он с нехарактерным для него смущением.

— Да, мне тоже.

Обоим было странно и неловко, Мэри подумала, что это оттого, что им почти нечего сказать друг другу. Пять лет они прожили как муж и жена, а сейчас при виде него ее первой мыслью было: «У меня нет на тебя времени».

— Я очень сожалею.

— И потому ты пришел сегодня в ратушу, чтобы свидетельствовать в мою пользу? — насмешливо спросила она. — И так часто навещал меня на этой неделе?

Томас покачал головой и сказал, не пытаясь отвечать на вопросы:

— Я слышал, что сегодня ты обвинила меня в колдовстве.

— Не совсем так. Я всего лишь заметила, что ты и Кэтрин точно так же, как и я, могли вырезать метку Дьявола на пороге дома.

— Никто бы не поверил в такую чушь.

— Ты прав. Никто и не поверил, — сказала она. — Итак, ты пришел, чтобы сказать, что сожалеешь. О чем? О побоях и жестоких словах?