— Хватит! — взревел он, но потом немного успокоился. — Хватит. Я знаю, почему ты не спишь сегодня, твои замыслы приведут тебя на ту же дорожку, что и Мэри. Позволь мне отвести тебя домой и спасти твою душу.

Сэм слез с лошади и чуть не упал: он едва стоял на ногах. Неуверенным голосом он произнес:

— Томас, ты, видимо, не можешь укротить собственное семя.

Томас переводил взгляд со своего собутыльника на Перегрин и обратно, явно оскорбленный предположением, что он не в состоянии заставить слушаться собственную дочь. И он сделал то, чего Мэри от него и ожидала: отнял руку от горла Перегрин и свирепым быстрым движением ударил ее по щеке. Она упала, выронив нож, который, точно камень, отскочил от мерзлой земли. Томас наклонился, поднял его и с минуту разглядывал, как будто это был упавший лист или цветок незнакомого растения. Наконец он заговорил:

— Я предположу, что ты взяла это потому, что боялась наткнуться на какого-нибудь негодяя в ночи, а не потому, что вынашиваешь планы добавить отцеубийство к своему списку грехов.

— Отцеубийство? Вспомни, что ты только что говорил о собственной жене, — ответила Перегрин, потирая щеку. Мэри по опыту знала, как болит кожа после удара. — И можешь быть уверен: ты и живой выглядишь мерзко, а мертвый будешь представлять собой просто кошмарное видение.

Томасу пришлось поразмыслить над тем, что она сказала, выпитое мешало быстро соображать. Но когда до него дошел смысл, он пнул ее в бок, а Сэм присоединился к нему, ударив сапогом ей по ребрам, и хоть плащ заглушал звуки, Мэри слышала каждый удар, звучавший так, словно кто-то отбивает сырое мясо. На мгновение Мэри удивилась, что Сэм, даже не раздумывая, присоединился к избиению. Он был пьян, и это был друг Томаса, другое объяснение вряд ли можно было подобрать. Он мужчина, он живодер.

— Ты всегда была шлюхой. Посмотри, за кого ты вышла замуж, — говорил Томас.

— Пни меня в челюсть и сломай шею! Разве не так ты убил мою мать? — прошипела Перегрин, когда ее отец остановился передохнуть.

— Ты в это не веришь.

— Это правда. А ты, трус, свалил все на лошадь.

— Дитя, да ты монстр, чудовище. У тебя в голове одно белое…

— Мясо? — спросила Мэри, выйдя из-за дерева.

— Мэри?!

Он в ужасе смотрел на нее, как будто в самом деле увидел восставшего из Ада демона, чудовище, с острыми, как серпы, когтями. И она им стала. Воплощением Ярости. Она бросилась к Томасу, а он был настолько ошеломлен ее появлением в ночи и внезапностью атаки, что ей удалось вырвать его кинжал из ножен и обеими руками вонзить его в тело — молниеносным и яростным движением: так волны бьются о берег в бурю. Она пронзила его плащ, плоть между ребрами и само сердце. Томас посмотрел на рукоять, торчавшую из груди, и взглянул на Мэри так, словно впервые ее видел.