— Нам пора идти, — сказала Ребекка, и Мэри подумала, что это относится к самой Ребекке и Перегрин. Но Перегрин взяла Мэри за руку и повела ее из камеры.

— Что ты делаешь? — спросила она.

— То, чего не сделали магистраты, — ответила Перегрин. — Поступаю по справедливости.

— Но Спенсер…

— Мой дядя — очень хороший человек, Мэри, — сказала Ребекка. — Утром он скажет констеблю, что по дороге из тюрьмы на него напали и оглушили, а когда он очнулся, то увидел, что кто-то забрал ключи. Не волнуйся за него.

С этими словами они прошли по темному коридору навстречу свободе.

Ночной воздух был еще холоднее, чем в камере, и пробирал до костей, но он был чистый и свежий, и Мэри даже готова была слепо последовать за Перегрин, ведь это так удивительно: прежде она неверно судила об этой женщине, а теперь, когда думала, что уже слишком поздно, вдруг поняла ее. Но рассудок упорно твердил Мэри, что нужно выяснить подробности плана.

— Пожалуйста, скажи мне, куда ты меня ведешь? — спросила она.

Перегрин шепнула что-то на ухо Ребекке, и та быстро обогнала их и повернула в сторону богатых домов у ратуши. Ей придется пройти мимо эшафота. После того как Ребекка оставила их, Перегрин ответила:

— На «Бэдманстер», корабль, который завтра отплывает на Ямайку.

— Куда ушла Ребекка?

— За Генри Симмонсом.

— Он знает, что вы задумали?

— Только то, что мы придумали, как тебя освободить. Больше ничего.

Мэри взяла Перегрин за руку.

— Но что будет с тобой? Ты собираешься отплыть с нами и оставить семью?

— А с чего вдруг они станут подозревать меня? Я остаюсь здесь. Из твоего письма было ясно, что ты начала догадываться о том, кто я такая и на что решилась, только потому, что ты знаешь моего отца.