Резко различался и характер экспозиций. Оказавшись в советском павильоне, просторном, светлом, строгом и дискомфортном, посетитель чувствовал непреодолимую психологическую дистанцию между собой как отдельным человеческим существом и громадностью государства, единолично управляемого Сталиным, изображенным неоднократно разными способами. Удивляло обилие трудновоспринимаемой статистической информации – испещренных цифрами графиков с линиями, неуклонно устремленными снизу слева вверх вправо. Поражала «Карта индустриализации СССР» площадью в двадцать квадратных метров, сама техника выполнения которой из драгоценных и полудрагоценных камней исключала индустриальное начало (ныне, как и положено такого рода объектам в духе древних рабовладельческих деспотий, карта выставлена в Эрмитаже).

В германском павильоне, оформленном внутри Вольдемаром Бринкманом, героический государственный пафос Шпеера неожиданно сменялся потребительским благодушием. Вы оказывались в салоне богатого буржуазного особняка времен Германской империи. Окон не было. Тусклый свет матового плафона лишь немного усиливали два ряда люстр, развесистых, как церковные паникадила, с лампочками-миньонами, имитировавшими свечи. Вместо окон на стенах мерно чередовались большие картины, изображавшие в академической манере мирный труд немцев. В отличие от советского павильона, здесь не было ни изображений вождя, ни крупных фотографий, ни фотомонтажей. Большинство экспонатов размещалось в старомодных деревянных витринных шкафах немногим выше человеческого роста, расставленных довольно тесно и тем самым побуждавших публику держаться поближе друг к другу. Взор падал то на красный палас, то на классицистическую статуэтку. Всё это называлось «Немецким домом». Если дополнением к советскому павильону был кинозал с пропагандистской программой, то на крыше Немецкого дома работал ресторан, завоевавший немалую популярность у посетителей выставки. Как же тут было не позавидовать счастью немецкого народа, обеспеченному благодаря справедливому перераспределению богатств, отнятых НСДАП у еврейских кровопийц? 876

Архитектурная риторика советского и немецкого павильонов, в равной степени лживая, строилась на противоположных приемах. Справа (глядя на Эйфелеву башню) юный порыв иофано-мухинской пары, в царство свободы дорогу грудью прорвавшей себе, служил завесой леднику тоталитарной власти, истирающему все личное в лагерную пыль. Слева под тевтонским каменно-бронзовым панцирем скрывался пышный салон: милости просим в гости. Оба режима перекрыли кислород модернистскому искусству и архитектуре. Но Москва, где в период работы Всемирной выставки состоялся I Съезд советских архитекторов, поставивший их в полную зависимость от ВСНХ и НКВД, была не прочь по-модернистски пококетничать перед Западом: за оформление экспозиции в советском павильоне отвечал Николай Суетин – ученик Малевича, украсивший интерьер архитектонами. Берлин же, напротив, еще в 1933‐м закрыв Баухаус (а в Мюнхене синхронно с парижской выставкой проходила выставка «дегенеративного искусства»), навязывал миру вкус Гитлера, который я, за неимением более легких слов, назову монументальным необидермейером австрийского извода.